умирающий больше думал об одобрении тех, кого он собирался покинуть, чем об участи, поджидавшей его за могилой. И когда Зверобой замолчал, индеец пожалел, что никто из соплеменников не видит, с какой твердостью переносит он телесные муки и встречает неизбежный конец. С утонченной вежливостью, которая так часто бывает свойственна индейскому воину, пока его не испортило общение с наихудшей разновидностью белых людей, он постарался выразить свою благодарность.
— Хорошо, — повторил он, ибо это английское слово чаще других употребляется индейцами, — хорошо, молодая голова и молодое сердце. Хотя и старое сердце не проливает слез. Послушай индейца, когда он умирает и не имеет нужды лгать. Как тебя зовут?
— Теперь я ношу имя Зверобой, хотя делавары говорили, что когда я вернусь обратно с военной тропы, то получу более почетное прозвище, если буду этого заслуживать.
— Это хорошее имя для мальчика — плохое имя для воина. Ты скоро получишь лучшее. Не бойся! — В своем возбуждении индеец нашел в себе достаточно сил, чтобы поднять руку и похлопать молодого человека по груди. — Верный глаз, палец — молния, прицел — смерть… Скоро — великий воин… Не Зверобой — Соколиный Глаз… Соколиный Глаз… Соколиный Глаз… Пожми руку!..
Зверобой, или Соколиный Глаз, как впервые назвал его индеец (впоследствии это прозвище утвердилось за ним), взял руку дикаря, который испустил последний вздох, с восхищением глядя на незнакомца, проявившего столько проворства, ловкости и твердости в таком трудном и новом для него положении.
— Его дух отлетел, — сказал Зверобой тихим и грустным голосом. — Увы мне! Со всеми нами это случается рано или поздно, и счастлив тот, кто независимо от цвета кожи лучше всего встречает этот миг! Здесь лежит тело храброго воина, а его душа уже улетела на небеса, или в ад, или в леса, богатые дичью. Старик Хаттер и Гарри Непоседа попали в беду; им угрожают, быть может, пытки или смерть — и все ради той награды, которую случай предлагает мне, по-видимому, самым законным и благородным образом. По крайней мере, очень многие именно так рассуждали бы на моем месте. Но нет! Ни одного гроша этих денег не пройдет через мои руки. Белым человеком я родился и белым умру, хотя его королевское величество, его губернаторы и советники в колониях забывают ради мелких выгод, к чему их обязывает цвет кожи. Нет, нет, воин, моя рука не прикоснется к твоему скальпу, и твоя душа в пристойном виде может появиться в стране духов.
Сказав это, Зверобой поднялся на ноги. Затем он прислонил мертвеца спиной к небольшому камню и вообще постарался придать ему положение, которое не могло показаться неприличным очень щепетильным на этот счет индейцам. Исполнив этот долг, молодой человек остановился, рассматривая в грустной задумчивости угрюмое лицо своего павшего врага. Привыкнув жить в полном одиночестве, он опять начал высказывать вслух волновавшие его чувства.
— Я не покушался на твою жизнь, краснокожий, — сказал он, — но мне ничего не оставалось делать, как убить тебя или быть убитым самому. Каждый из нас действовал сообразно своим привычкам, и никого не нужно ругать. Ты действовал предательски, потому что такова уж у вас повадка на войне, а я был опрометчив, потому что слишком легко верю людям. Ладно, это моя первая, хотя, по всей вероятности, не последняя стычка с человеком. Я сражался почти со всеми зверями, живущими в лесу — с медведями, волками, пантерами, — а теперь вот пришлось начать и с людьми. Будь я прирожденный индеец, я мог бы рассказать об этой битве или принести скальп и похвастаться своим подвигом в присутствии целого племени. Если бы врагом был всего-навсего медведь, было бы естественно и прилично рассказывать всем и каждому о том, что случилось. А теперь, право, не знаю, как рассказать об этом даже Чингачгуку, чтобы не получилось, будто я бахвалюсь. Да и чем мне, в сущности, хвастаться? Неужели тем, что я убил человека, хотя это и дикарь? И, однако, мне хочется, чтобы Чингачгук знал, что я не опозорил делаваров, воспитавших меня.
Этот монолог был внезапно прерван появлением на берегу озера, в ста ярдах от мыса, второго индейца. Этот человек, очевидно тоже разведчик, привлеченный звуками выстрелов, вышел из лесу, не соблюдая необходимых предосторожностей, и Зверобой увидел его первый. Секунду спустя, заметив охотника, индеец испустил пронзительный вой. Со всех сторон горного склона откликнулась дюжина громких голосов. Медлить дальше было нельзя; через минуту лодка понеслась от берега, подгоняемая сильными и твердыми ударами весла.
Отплыв на безопасное расстояние, Зверобой перестал грести и пустил лодку по течению, а сам начал озираться по сторонам. Челнок, отпущенный первым, дрейфовал в четверти мили от него и гораздо ближе к берегу, чем было желательно теперь, когда индейцы находились по соседству. Челнок, в свое время приставший к мысу, находился всего в нескольких ярдах. Мертвый индеец в сумрачном спокойствии сидел на прежнем месте; воин, показавшийся из лесу, снова исчез, и лесная чаща была безмолвна и пустынна. Эта глубочайшая тишина царила, впрочем, лишь несколько секунд. Неприятельские разведчики выбежали из чащи на открытую лужайку и разразились яростными воплями, увидя своего мертвого товарища. Впрочем, тотчас же вслед за тем как краснокожие приблизились к трупу и окружили его, раздались торжествующие возгласы. Зная индейские обычаи, Зверобой сразу понял, почему у них изменилось настроение. Вой выражал сожаление о смерти воина, а ликующие крики — радость, что победитель не успел снять скальп; без этого трофея победа считалась неполной.
Челноки находились на таком расстоянии, что ирокезы и не пытались напасть на победителя; американский индеец, подобно пантере своих родных лесов, редко бросается на врага, не будучи заранее уверен в успехе.
Молодому человеку не к чему было больше мешкать возле мыса. Он решил связать челноки, чтобы отбуксировать их к «замку». Привязав к корме ближайший челн, Зверобой попытался нагнать другой, дрейфовавший в это время по озеру. Всмотревшись пристальнее, охотник поразился: лодка, сверх ожидания, подплыла к берегу гораздо ближе, чем если бы она просто двигалась, подгоняемая легким ветерком. Молодой человек начал подозревать, что в этом месте существует какое-то невидимое подводное течение, и быстрее заработал веслами, желая овладеть челноком, прежде чем тот очутится в опасном соседстве с лесом.
Приблизившись, Зверобой заметил, что челнок явственно движется скорее, чем вода, и, повернувшись бортом против ветра, направляется к земле. Еще несколько взмахов весла, и загадка объяснилась: рядом с челноком что-то шевелилось; при ближайшем рассмотрении оказалось,
