он вернулся обратно вместе с вождем и остальными воинами. Маттотаупе не без труда удалось скрыть боль и горечь утраты. Солнечный Дождь был его другом, верным соратником и лучшим советником. Никогда больше он не услышит его воинский клич и его степенную речь на Совете Старейшин.
Маттотаупа оставил двух воинов охранять тело погибшего и отправил Харку в лагерь, отвести его лошадь и сообщить о случившемся, чтобы прислали людей забрать тело. Женщинам же он велел передать, чтобы они отправились в прерию, взяв в качестве тягловой силы лошадей и даже собак, — надо было успеть до вечера собрать богатую добычу, пока их не опередили волки и койоты.
В лагере слышались жалобные причитания вперемешку с ликующими криками: охота принесла Сыновьям Большой Медведицы радость и горе. До следующей зимы они были обеспечены мясом, а кроме того, у них будут новые тетивы для луков, новые полотнища для вигвамов, новые шкуры и теплая одежда. Но они потеряли лучшего и опытнейшего после вождя воина, а Четан лишился отца.
Неужели это тоже было частью великого чуда? В груди Харки опять шевельнулись сомнения.
Вечером Харка с Четаном долго сидели на пригорке вблизи стойбища, вновь разбитого на прежнем месте. Там, на шестах, висело завернутое в бизоньи шкуры тело Солнечного Дождя, над которым реял ветер, как он реял и над останками матери Харки где-то далеко в прерии. Четан уже знал, что отныне будет жить в вигваме брата Маттотаупы, у которого не было сыновей, но были две маленькие дочери. Солнце давно зашло, в бескрайнем небе мерцали звезды. У подножия холма шумел ручей, отражавший свет луны. Волчий вой стих. У степных хищников сегодня тоже был богатый пир.
Близилась полночь, но перед осиротевшим вигвамом Солнечного Дождя все еще звучали траурные песнопения. Наконец Четан стряхнул с себя скорбное оцепенение и придвинулся к Харке.
— У меня есть вопрос, — тихо произнес он.
— Говори, мой старший брат.
— Ты слышал от воинов, что стадо бизонов, которое они обнаружили на юге, не паслось, а уже мчалось на север?
— Да, так сказали отец и другие охотники.
— А что может обратить в бегство такое большое стадо?
— Большая волчья стая, пожар в прерии или охотники.
— Наши воины чувствовали запах степного пожара?
— Нет.
— Они видели волков?
— Нет.
— Может, они заметили других охотников?
— Нет.
— Чем же были напуганы бизоны?
— Не знаю.
— Может, это знает кто-нибудь из воинов?
— Вряд ли.
— А что думаешь ты?
Харка молчал.
— Что думают воины?
Харка молчал.
— Почему ты не отвечаешь?
— Ты тоже не всегда отвечал на мои вопросы.
— Это верно. Значит, ты не хочешь говорить?
— Почему ты и теперь не хочешь поделиться со мной своими мыслями, Четан?
— Потому что я боюсь.
— Это правда?
— Это правда. Пусть я тут же умру, если слова мои — ложь.
— Чего же боится Четан, сын Солнечного Дождя и вожак Красных Перьев? Боится так, что его язык онемел?
— Вакан.
— Вакан… Великая Тайна.
— Да.
— Значит, мы будем молчать?
— Харка, мы думаем об одном и том же, поэтому я и обратился к тебе. Вдвоем не так страшно.
— Да, вдвоем не страшно.
— Харка, бизонов пригнало к нам страшное чудовище белых людей, верно?
— Возможно. Наверное.
— Поэтому наши охотники и не смогли направить стадо в другую сторону и бизоны чуть не растоптали наши вигвамы, наших женщин и детей.
— Да.
— Они убили моего отца. Я думаю, он пытался оттеснить стадо от стойбища.
— Это не под силу одному человеку. Остановить или повернуть стадо обезумевших от страха бизонов не под силу даже целому отряду охотников.
— Я знаю.
— Но как чудовище белых людей может посылать нам бизонов и быть частью великого чуда краснокожего шамана?
— Не знаю.
— Значит, ты тоже не можешь ответить на мой вопрос, как и другие.
— Это верно, не могу.
Они умолкли. Остаток ночи Харка провел вместе с Четаном у тела погибшего Солнечного Дождя и лишь на рассвете вернулся усталый в свой вигвам, завернулся в шкуру и уснул. Проснувшись через несколько часов, он разрисовал свое лицо красками и знаками, означавшими, что он не желает ни с кем разговаривать и просит не беспокоить его вопросами. Молодые Собаки держались в стороне. Харка же
