— Знаешь, Чип, этот хитрющий пес знал все обо мне. Когда я утром выходил к завтраку, то он первым делом обнюхивал мои ботинки и таким образом узнавал, собираюсь я на охоту или нет. Если в тот день охота не входила в мои планы, то он отходил, сворачивался клубочком в углу и снова засыпал. Но если же на мне были охотничьи сапоги, то он ходил за мной хвостом по всему дому, а во время завтрака забирался под мой стул.
— Вот здорово, — сказал Чип. — Вот бы мне такую собаку! — И он тихонько засмеялся. А затем добавил: — Я бы последнюю рубашку с себя отдал, лишь бы завести такого пса!
— Тогда позволь сказать тебе ещё кое-что, — продолжал Уотерс. — У тебя будет такой пес. Можешь считать, что он уже твой.
— Ну что ты! — возразил мальчишка.
— Нет, я серьезно. Он твой.
— Я не могу взять твою собаку, — проговорил Чип, и голос его дрогнул.
— Все, что мое — твое, — настаивал Уотерс. — Мы же договорились.
— О, Господи! — вздохнул мальчишка.
— А потом, — продолжал развивать свою мысль Уотерс, — ты сам выберешь себе школу и пойдешь учиться!
— На какие шиши? — возразил Чип. — За школу надо платить.
— Какие глупости! Денег я найду. Об этом не беспокойся, — сказал Уотерс и лукаво усмехнулся.
— И они что, у тебя уже есть? — спросил Чип.
— Да, уже имеются, — подтвердил Уотерс.
— Но это же ворованные деньги! — воскликнул мальчишка.
Уотерс вздрогнул.
— Да что ты такое несешь, Чип?! — взмолился он.
— Я говорю то, что думаю, — отрезал мальчишка. — Это грязные деньги. И я не съем ни крошки хлеба, за который будет ими заплачено. Так что насчет школы для меня можешь не беспокоиться.
Я с замиранием сердца прислушивался к этому разговору. Каждое слово Чипа звучало, как приговор, и, наверное, ранило Уотерса в самое сердце. Но он не сдавался.
— А что если я заработаю деньги честно? — спросил он после некоторого раздумья.
— Тогда лучше откладывай их на черный день, — ответил Чип, — и стань честным человеком. Я так устал от того, что мой лучший друг — преступник.
После этого на полянке воцарилось молчание, и я попятился, неслышно отступая обратно в заросли. Я был бы здесь лишним и сам понимал, а поэтому просто тихо ретировался.
Напоследок взглянув в их сторону, я увидел, что Уотерс все так же неподвижно сидел на земле, уныло опустив плечи, задумавшись о чем-то. И ни один из них не произнес ни слова.
Но в следующий момент я сказал сам себе: «А как же шериф? Что с ним будет, если Уотерс выйдет на его след?»
Поэтому я отправился вглубь долины, в том направлении, которое Чип обозначил взмахом руки, сказав о том, что шериф отправился на охоту.
Конечно, я вполне отдавал себе отчет в том, что возможности мои весьма и весьма ограничены. С одной стороны, перехватив по дороге Тага Мерфи, мне, возможно, и удалось бы уговорить его повернуть назад, в чем сам я, честно говоря, очень сомневался, но попробовать все-таки стоило. Если у меня был хотя бы малейший шанс предотвратить эту встречу, то я был обязан его использовать.
Поэтому я продолжал углубляться все дальше в лес, чувствуя себя маленьким и беззащитным и готовый в любой момент повернуть обратно. И вот так и шел и шел, пока навстречу мне не попался шериф собственной персоной!
Да, он выехал из-за деревьев, являя собой довольно живописную картину: оленья туша перекинута через седло, винтовка лежит поперек передней луки, а край надвинутой на глаза широкополой шляпы заворачивается на ветру.
И тут меня посетила одна идея. Я спрятался за валун, и уже из-за этого укрытия прицелился из своего револьвера в проезжавшего мимо шерифа, а когда он поравнялся со мной, то внятно скомандовал: «Руки вверх!», — добавив для большей убедительности парочку замысловатых ругательств.
Конь Тага Мерфи остановился сам по себе — и в последствии, вспоминая об этом, я веселился от души, тогда же мне было совсем не до смеха.
— Кто здесь? — громко спросил Таг.
— Не имеет значения, — прокричал я в ответ. — Тот, кто пристрелит тебя, как собаку, если не поднимешь руки.
Он уже начал было выполнять приказ, когда, видимо, его осенила догадка.
— Никак это ты, старина Джо! — сказал он и, рассмеявшись, развернул коня в мою сторону.
— Подними руки! — снова рявкнул я. — Тебе сказано! Или я тебе мозги вышибу!
Он неподвижно сидел в седле, одной рукой придерживая винтовку, а другую уперев в бок, и откровенно потешаясь надо мной — и иногда мне кажется, что этот его громкий хохот до сих пор звенит у меня в ушах.
Я даже попытался спустить курок, но не смог; и он знал, что я никогда не смогу этого сделать; а я догадывался, что он знает о том, что я не смогу выстрелить в него.
— Да, Джо, а убийца-то из тебя никудышный, — сказал Мерфи, вдоволь насмеявшись.
— Как бы мне хотелось всадить тебе пулю между глаз, — признался я.
— Ты хоть бы из-за камня вышел, что ли, — предложил шериф.
Я вышел из своего укрытия, продолжая держать пистолет наготове.
Шериф усмехнулся, разглядывая меня с ног до головы.
— Не станешь же ты стрелять в своего старого знакомого, — сказал он.
Я сосредоточенно разглядывал его лицо. Он сильно изменился. Гоняясь за Чипом, шериф, на мой взгляд, похудел по меньшей мере фунтов на тридцать, и теперь одежда свободно болталась на нем, как на огородном пугале.
— Послушай, старина, — сказал я. — Ты бы не умничал, а просто поднял бы руки.
Он покачал головой.
— Не ожидал от тебя, — проговорил он. — Но ты все же зачем-то пришел сюда и разыскал меня?
— Да, — согласился я. — Тебя я нашел. И мальчишку тоже.
Смуглое лицо шерифа побледнело под загаром.
— Я не мог гнать коня ещё быстрее, — заговорил он наконец. — И я кричал ему, упрашивал его остановиться. Но он меня не слушал. Ты же понимаешь, мальчишка гораздо легче меня, и уже очень скоро разделявшее нас расстояние начало быстро увеличиваться, его мустанг летел, как бешенный; и тогда я не сдержался и выстрелил. Я целился гораздо ниже, хотел просто слегка задеть его по икре — так сказать, для острастки. И надо же было его мустангу именно в этот момент шарахнуться в сторону…
Он замолчал. А потом прикрыл рукой лицо, но не мог скрыть написанное на нем страдание. У меня сжалось сердце от жалости.
— С кем не бывает…, — проговорил я. — Я все понимаю.
— Ты понимаешь, Джо, — сказал он, — потому что ты мой друг. Ты понимаешь меня, потому что у тебя есть сердце, и ты знаешь, что моя служба значит для меня. Но другие люди не хотят этого понять. А шерифом мне больше не быть. Меня теперь на смех поднимут и вообще, со свету сживут. Придется подать в отставку. Таков будет бесславный конец моей карьеры. Ну и наплевать… может быть это даже и к лучшему!
