— По-твоему, монахи должны рвать хлеб голыми руками? И кстати, я не монах. Да, Стивен, кажется, нам не удастся сегодня выспаться. Их надо закопать в лесу, да поглубже. Боюсь, что старина Джон не возьмется за такую тяжелую работу.
— А если мы дадим ему золотой самородок?
Тандерс повернулся к Степану, и его очки блеснули.
— О чем ты? Мы и так отдадим ему самородок, и не один, а все четыре. Но Джону не под силу выкопать могилу, ты же его видел. Он изнурен болезнями. Нет, копать придется нам. За это мы возьмем себе по десять долларов. Я знаю расценки похоронных компаний. Поверь, Стивен, десять долларов — очень высокая плата.
Гончар, уже успевший прикинуть размер добычи, вдруг почувствовал облегчение оттого, что деньги грабителей достанутся кому-то другому. Он убил, чтобы защитить свою жизнь, а не ради трех сотен долларов и пары самородков. Хотя, конечно, деньги не помешали бы…
— Мне случалось и больше зарабатывать за день, — сказал он. — Правда, я еще никогда не работал могильщиком.
Трактирщик ничуть не удивился, когда Тандерс привел его в конюшню. Он помог дотащить тела до ближайшего оврага и показал, как надо их закопать. В стене откоса за пару часов была вырыта небольшая пещера, куда и положили покойников, а затем стенку обрушили и завалили хворостом.
— Была бы тут речка поблизости приличная, нам бы не пришлось возиться, — бодро приговаривал Пузатый Джон, возвращаясь к таверне. — То ли дело у нас на Миссисипи. Вспорол ублюдку брюхо, чтобы кишки вывалились, и пускай его по течению. Потрошеный-то он быстро пойдет ко дну, и уж не выплывет. Но в горах с этим делом всегда непросто. Хорошо еще, что овражек нашелся песчаный. А каково приходится тем, кто живет среди одних камней? Вот зимовал я как-то в Юте…
Трактирщик недолго упирался, когда Тандерс отдал ему всю добычу грабителей. В знак особой благодарности Пузатый Джон приготовил на завтрак огромную яичницу с беконом и дал им в дорогу две упаковки галет.
Этот подарок оказался весьма кстати. Едва тронувшись в путь, Степан распечатал свою пачку и принялся грызть галету. Он безуспешно пытался заглушить голод, с которым не справилась яичница.
— Ты бывал в Ледвилле? — спросил Тандерс.
— Нет.
— Тогда я могу подсказать, где ты сможешь остановиться. Самая роскошная гостиница в Ледвилле — «Кларендон». Я знаю хозяина, Билла Буша. Мы можем жить там сколько угодно.
— За десять долларов?
— Об этом не беспокойся. Билл охотно найдет для тебя какую-нибудь работу, чтоб ты мог с ним рассчитаться.
— Меня устроил бы и постоялый двор.
— Если бы меня звали Стивеном Питерсом, я бы предпочел жить в отдельном номере, а не в ночлежке, — сказал Тандерс. — В каждом постоялом дворе дежурят полицейские осведомители, а жильцами «Кларендона» шериф не интересуется. И тебе не придется никому доказывать, что ты не имеешь отношения к тому портрету, который висит на каждом углу.
«Когда Фарбер приедет, он остановится не на постоялом дворе, — подумал Степан. — Родных и друзей у него в городе нет. Что остается? Только самая приличная гостиница. Будем соседями, профессор».
— Спасибо за совет. Я не привык, чтобы обо мне так заботились.
Тандерс удовлетворенно кивнул и надолго замолчал.
Дорога поднималась все выше в горы. Ночью здесь прошел дождь, и копыта вороного скользили по глине. Когда Степан остановился, чтобы дать коню передышку, преподобный снова обратился к нему.
— Могу я узнать, что за дела у тебя в Ледвилле?
— Хочу навестить друга.
— Ледвилл — большой город. Сейчас здесь проживает тысяч шестьдесят, а то и восемьдесят, если считать всех обитателей хибарок на склонах. В каком районе живет твой друг?
— Полагаю, он живет в тюрьме.
— Отлично, — невозмутимо сказал Тандерс. — Городская тюрьма находится в двух кварталах от «Кларендона». Не будешь тратить время на дорогу.
— Вижу, ты хорошо знаешь город.
— Я знал его, когда он еще не был городом. Тут стоял поселок старателей, и назывался он Слэб-таун. Парни искали золото, но дела шли не слишком успешно, пока здесь не появился человек по имени Эйб Ли. Он обнаружил, что порода, которую выбрасывали в отвал, на самом деле была свинцовой рудой, да еще с высоким содержанием серебра. С тех пор это место и стали называть Ледвиллом, Свинцовым Городом.
— Ты тоже копался в этих горах? — спросил Гончар.
— Можно сказать, что я тоже имел дело со свинцом. Но не в виде руды, а в виде шрифтов. Я тут газету издавал. Первую газету Ледвилла.
Степан хотел было снова тронуться, но преподобный слез с мула и уселся на придорожный камень. Запустив руку под балахон, он извлек две сигары.
— Самое время покурить. Ты так не считаешь, Стивен Питерс?
Вороной, словно догадавшись о намерениях седока, переступил немного вбок, чтобы Гончар смог спрыгнуть на траву, а не в дорожную грязь.
У сигары был цветочный привкус, необычный, но приятный. «Я давно не курил, — подумал он. — Странно. Еще вчера сама мысль о табачном дыме вызывала отвращение. А сейчас снова потянуло».
От первой же затяжки сердце застучало сильнее, и голова закружилась. Степан присел на камень рядом с монахом. Тот заговорил, не дожидаясь расспросов, заговорил охотно и быстро, как человек, которому пришлось долгие часы и дни провести в молчании.
— О серебре еще никто не знал, когда я погрузил печатный станок в фургон и отправился из Денвера дальше на запад. Ехал до тех пор, пока дорога не кончилась, уткнувшись в гору. Моя редакция находилась в палатке, а рабочим столом была доска, положенная на колени. Я не спал сутками и сидел на хлебе и воде. Но зато я был совершенно свободным печатником. Ты не можешь представить, как много это значит для пишущего человека — быть полностью независимым.
— Неужели старателям так нужна была газета?
— Конечно, нет. Откуда у них свободное время для чтения. Газета нужна была городу, которого еще не было. Но он бы и не появился без газеты. Я рассылал свой «Серебряный Колокол» по всей Территории, и постепенно сюда начали стекаться не только те, кто добывал серебро, но и те, кто мог его купить у старателей. Так возникали все города на месторождениях. На десяток старателей приходится три десятка торгашей и прочей публики, включая воров, проституток и охранников. Ведь даже золотой песок не принесет тебе никакой пользы, если у тебя нет возможности превратить его в еду, вино и женщин.
— Ты издавал газету за свой счет?
— У меня было немного денег для начала. А потом я стал размещать объявления. И газета из еженедельной превратилась в ежедневную. Дела пошли особенно успешно, когда в долине открыли границу индейской резервации. Народ кинулся захватывать земельные участки под фермы, и мне пришлось нанять семерых помощников и купить еще один станок, чтобы печатать заявки. Сам знаешь, без шестикратной публикации заявка не считается законной, а если ты хочешь чью-то заявку оспорить, то тоже должен напечатать опровержение не меньше шести раз. Да, золотое было время…
