— Она распускала сплетни обо мне! — вспыхнули ее глаза, а грудь снова заволновалась.
— Это не повод, чтобы выставлять себя на посмешище, — ответил он, спокойно. — Если дамам приспичит подраться, они должны делать это подальше от посторонних глаз.
Проговорив это, он повернулся уходить. Взволнованное дыхание толпы затихло, напряжение спало, все потянулись в бар. Инцидент был забыт, еще один веселый эпизод в ряду изобилующих жестокостью происшествий. Оживленные мужские голоса перемежались пронзительным женским смехом, звон стаканов послышался во всех уголках бара.
Глория задержалась, одергивая разорванное платье, потом двинулась вслед за Коркораном, который направился к двери. Когда она коснулась его руки, он с быстротой кошки обернулся, в то время как рука метнулась к револьверу. Она увидела в его глазах мгновенно мелькнувшую угрозу, такую же хищную, как в глазах охотящейся пантеры. Потом она пропала из глаз, когда он увидел, чья рука прикоснулась к нему.
— Она все врала про меня, — произнесла Глория, как бы защищая себя от обвинений в неправильном поведении. — Она грязная, ободраная кошка.
Коркоран оглядел ее с головы до ног, словно не слышал ее слов; голубые глаза жгли ее словно настоящее пламя.
Она застыла в замешательстве. Прямые и небезосновательные комплименты были ей не в диковинку, но в техасце была та врожденная искренность, которой она прежде не замечала в других.
Он прервал замешательство таким образом, что показал, как мало внимания он обратил на ее слова.
— Позволь мне угостить тебя выпивкой. Вон за тем столом мы можем присесть.
— Нет. Мне надо переодеться. Я хочу сказать, что благодарна тебе за спасенную жизнь Кончиты. Она сука, но мне ни к чему чужая кровь на руках.
— Ну, ладно.
Она обнаружила, что ей трудно поддерживать с ним разговор, но, тем не менее, она хочет его продолжать.
— Макнаб арестовал меня однажды, — произнесла она неизвестно зачем. Глаза ее затуманились при воспоминании о несправедливости. — Я отвесила ему пощечину за какую-то гадость, что он произнес. В отместку он собирался подержать меня в тюрьме за сопротивление представителю правосудия! Миддлтон заставил его освободить меня.
— Должно быть, Макнаб дурак, — медленно произнес Коркоран.
— Трудно сказать, но характер у него противный. К тому же он… — что такое?
С улицы донеслись звуки выстрелов, пьяных голосов и ругани.
— Какой-то идиот поднял стрельбу в салуне, — пробормотала она и бросила странный взгляд на собеседника, словно пьяная стрельба в воздух была чем-то необычным в этом диком шахтерском поселении.
— Миддлтон сказал, что это противозаконно, — буркнул он, поворачиваясь уходить.
— Подожди! — воскликнула она, хватая его за рукав. Но он уже двинулся к двери, а Глория остановилась, почувствовав сзади на своем плече легкое прикосновение чужой руки. Обернувшись, она побледнела, увидев точеное лицо Эйса Брента. Его рука ласково лежала на ее плече, но этот жест означал приказ и угрозу, от которой стыла кровь. Она поежилась и замерла в неподвижности, в то время как Коркоран, не подозревая о драме, разыгрывающейся позади, уже исчез на улице.
Источник беспорядка находился в салуне «Вождь черноногих», через несколько строений от танцевального зала на той же стороне улицы. Несколькими широкими шагами Коркоран приблизился к двери. Но не стал сразу врываться в нее. Он задержался у входа и окинул холодным взглядом всех внутри помещения. В центре салуна шатался неряшливо одетый человек, вопил что-то и стрелял в потолок в опасной близости от большой масляной лампы, которая висела там. Вдоль стойки бара стояли мужчины, все бородатые и в грубой одежде, так что трудно было сказать, кто из них бродяга, а кто честный шахтер. Все собрались возле бара, кроме пьяницы.
Коркоран не стал обращать на него много внимания, входя в салун, хотя направился прямо к нему, и внимательным наблюдателям казалось, что техасец больше ни на кого не смотрит. В действительности краем глаз он видел мужчин у стойки и, решительно шагая через салун, четко различал спокойные позы любопытствующих и напряженные потенциальных убийц. Он увидел три руки, что сжимали рукоятки револьверов.
С виду игнорируя происходящее у бара, он шагнул к человеку, мотыляющемуся в центре комнаты. В то же мгновение один из револьверов покинул свое место в кобуре и нацелился на лампу. Но пока он перемещался в пространстве, движение Коркорана оказалось более быстрым по времени. Его действия были почти незаметны для глаз: он только повернулся, а ствол уже расцвел красной вспышкой.
Человек, который первым схватился за оружие, умер сразу, с оружием, все еще направленным вверх, но так и не выстрелившим. Второй стоял пораженный, с револьвером, свисающим в пальцах, теряя драгоценные секунды, и, как только, придя в себя, попытался поднять револьвер, горячий свинец пронзил его мозги. Третий револьвер едва успел вставить свое слово, когда его владелец выстрелил второпях и упал на колени от удара разрывающего тело свинца, затем вытянулся на полу и затих.
Все происходило в грохоте выстрелов, вспышках пламени и настолько быстро, что не один из наблюдателей не смог бы сказать в точности, что произошло. В одно мгновение Коркоран двигался к человеку в центре комнаты, а в следующее раздались выстрелы двух револьверов и три человека у стойки бара свалились на пол.
Коркоран уже стоял пригнувшись с револьверами у обоих бедер, глядя в лица замерших у стойки людей. Струйки голубого дыма поднимались из обоих стволов, формируя туманную завесу, через которую бесстрастно проглядывало его зловещее лицо, неподвижное, словно вырезанное из гранита. Только глаза сверкали.
Почти одновременно оставшиеся у барной стойки мужчины, словно куклы на веревочках, подняли на уровень пояса задрожавшие руки. Смерть каждого из них висела на согнутом пальце Коркорана несколько долгих мгновений. Затем с прерывистым всхлипом человек, который изображал пьяного, на ватных ногах ринулся к двери.
С кошачьей грацией и скоростью Коркоран перехватил его и ударил стволом револьвера по голове, заставив упасть на пол слегка оглушенным и обливающимся кровью.
Техасец снова оглядел людей в баре, прежде чем они успели шевельнуться. На тех, кто упал от выстрелов, он больше не смотрел.
— Ну, что, амигос! — голос его был мягок, но насыщен кровожадными нотками. — Почему же вы не продолжаете перестрелку? Или у этих омбрес не было друзей?
По-видимому, не было. Никто не шелохнулся.
Сделав вывод, что кризисная ситуация миновала и убийств больше не предвидится, Коркоран выпрямился, засовывая оружие обратно в кобуры.
