Джим Ледбеттер внезапно поднялся.
— Хочу только напомнить, — проговорил он, — что мой караван отходит утром. — Он приподнял шляпу и быстро вышел.
— Вы причинили ему боль, — сказал Тревэллион.
— Я причинила боль Джиму?! Но каким образом?
Тревэллион поставил чашку.
— Неужели вы не поняли? Он любит вас. Все это время он думал только о вас.
В ресторане было мало посетителей, и Грите это нравилось. Она встала рано и уже успела договориться насчет лошади, так как хотела проехаться по городу и осмотреть окрестности. О предстоящей поездке она не сказала никому, чтобы побыть одной и кое о чем подумать. Она с удовольствием потягивала крепкий, горячий кофе, когда звук шагов, тяжело отдававшихся по каменному полу, и позвякивание шпор прервали ее размышления. Грита подняла глаза. Перед нею стоял вихрастый парень, совсем еще мальчик, гладко выбритый и одетый невероятно чисто и опрятно, — редкость для этих мест.
— Мисс Редэвей? Меня зовут Джонни Эльдорадо.
Парень явно ожидал, что имя окажется ей знакомым. Он держался смущенно, застенчиво и в то же время решительно.
— Да, мистер Джонни.
На мальчишеских щеках вспыхнул ровный, густой румянец.
— Мэм, не мистер Джонни, а Джонни Эльдорадо. — Потом, с уже большей уверенностью он прибавил: — И я отлично стреляю. Может, даже лучше всех.
Грита озадаченно смотрела на него, но юноша показался ей вполне симпатичным.
— Боюсь, я вас не совсем понимаю.
— Мэм, я сейчас все объясню. Дело в том, что я решил стать главным в Вирджиния-Сити.
— Главным?
— Да, мэм. Самым главным! И хочу бросить вызов Лэнгфорду Пилу. Если вы знаете, то сейчас он главный в городе. Сегодня же пойду в салун и вызову его на дуэль.
— А он не застрелит вас?
Джонни Эльдорадо снисходительно улыбнулся.
— Нет, мэм. Потому что я стреляю лучше его. Я приехал только вчера, а сегодня первым делом сходил в парикмахерскую. Я велел парикмахеру сделать все, как полагается — постричь, побрить, наодеколонить… ну и всякое такое. Хотел, чтобы от меня хорошо пахло. И знаете, мэм, что я сказал ему? Сказал, пусть поработает надо мной как следует, потому что… или я буду самым главным в Уошу, или самым красивым трупом на городском кладбище!
— Вы что же, действительно собираетесь стреляться с ним? Но стоит ли? В конце концов, что такое «быть главным»?
От этих слов Джонни ужаснулся:
— Мэм, что значит, стоит ли быть главным?! Да вы просто не понимаете!
— Боюсь, я действительно не понимаю. Ведь Уошу всего лишь крохотная точка на карте, и быть главным в Уошу вовсе не означает быть главным где бы то ни было еще.
— А я буду главным в Уошу, мэм! Это единственное, за что стоит бороться. — Он провел рукой по непослушным кудрям. — Мэм, я смел надеяться… Э-э… В общем, вы здесь самая красивая женщина… и я только хотел узнать, не могли бы вы… после того, как я стану здесь главным, пообедать со мной? — Щеки его вспыхнули румянцем, а лоб покрылся испариной. — Я хотел сказать… не соблаговолите ли вы?..
— Джонни, — невозмутимо произнесла Грита, — я не имею обыкновения обедать с малознакомыми мужчинами, и уж если бы сделала это, то не потому, что вы главный в городе. — Она помолчала, потом прибавила: — Но вы, Джонни, очень симпатичный молодой человек, и если откажетесь от своего намерения стать главным и стреляться с Лэнгфордом Пилом, я составлю вам компанию и поужинаю с вами. Сегодня вечером, после спектакля, в этом зале.
Он отступил на шаг.
— Нет, мэм! Так не пойдет. Чтобы ужинать с вами, человек должен что-то собой представлять! Я не какая-нибудь мелкая сошка, у меня тоже есть честолюбие, мэм! Я посетил парикмахера и вообще…
Он отступил еще на шаг.
— Нет, мэм, я сегодня же должен стать главным в Уошу!
Он резко повернулся и, сверкая начищенными голенищами, стремительно вышел.
Джонни направился в салун Пэта Линча и, подойдя к стойке, заказал виски, потом повернулся к присутствовавшим и громко спросил:
— Кто в этом городе главный?
Лэнгфорд Пил, одетый в черный сюртук, медленно вынул изо рта сигару.
— Считается, что главный здесь я. Так ты ко мне?
— Я был в парикмахерской и объявил, что сегодня же вечером буду самым главным в городе. — Джонни держался непринужденно, и на губах его играла улыбка. — Сегодня же я стану главным в городе… или самым красивым трупом на кладбище.
— Тогда давай-ка выйдем, Джонни. Ты не возражаешь?
Джонни вышел на улицу, но Фермер замешкался в дверях. Джонни обернулся как раз в тот момент, когда тот достал кольт 44-го калибра. Лэнгфорд застрелил его на месте, и тот даже не успел вытащить револьвер из кобуры.
— Красивый был парень и такой чистенький. Можете похоронить его со всеми почестями, сделайте все как надо, а счет потом принесете мне. Хороший был парень, смелый. Я мог оказаться на его месте.
Маргрита спустилась по лестнице, внизу стоял Дэйн Клайд.
— Вы слышали выстрелы? — спросил он.
— Да, только здесь так шумно… Это случайно не Джонни Эльдорадо?
— Он самый. Только не быть ему главным в городе. Никогда.
— Жаль его. Симпатичный был парень, — сказала Грита.
— Странное все-таки у этих людей понятие о чести. Они умирают с такой гордостью и с такой готовностью, что думаешь: «А может, так и надо?»
Грите досталась серая в яблоках лошадь. Она скакала по городу, мужчины останавливались и провожали ее взглядами — одни молча глядели, как широкая юбка, развеваясь по ветру, стелится по лошадиному крупу, другие восхищались вслух. Грита скакала вверх по каньону, где повсюду кипела работа. Дорога раздваивалась, и девушка поехала по правой, но вскоре обнаружила, что она пустынна. Грита остановилась и прислушалась — в чистом холодном воздухе далеко разносился мерный грохот плавилен. Она продолжила путь, и только скрип ее седла да звонкий цокот копыт нарушали тишину безлюдных гор. Дважды она останавливалась, глядя на залитые солнцем голые скалы, стенами возвышавшиеся вокруг. Ей нравилась эта странная, пустынная местность.
Проехав еще немного вперед, она остановилась, заметив какую-то старую разработку рядом с высохшим руслом горного потока, окруженным редкими кедрами. И тут до нее донесся топот копыт. Только теперь она поняла, как далеко забралась. В сумке, притороченной к седлу, лежал пистолет; Грита протянула к нему руку.
— Он тебе не понадобится.
Обернувшись на голос, она увидела Ваггонера, который сидел на старой кляче и пожирал ее взглядом. Лицо его оставалось безучастным, ладони покоились на луке седла.
— Как только увидел тебя, я сразу понял, что сделаю это.
— Прошу прощения?..
