— Даю пятьдесят, а ты расскажешь, кто был ее хозяином раньше.
— Тебе не все равно?
— Некоторые очень переживают из-за проигрыша. Вдруг старый хозяин увидит лейтенанта на своей кобыле? Как бы мне потом не пришлось отдуваться.
— Вот за это не волнуйся, — ухмыльнулся каратель. — Старый хозяин умер. В общем, шестьдесят и седло в придачу.
— Умер, говоришь? — Степан поправил стремя. — Похоже, он был не очень-то высоким.
— Он? Ну да, коротышка. Как девчонка. Так ты берешь ее?
— Беру, беру.
Он полез в карман за деньгами. Из открытого окна заорали:
— Хочкис! Ты играешь или нет! Твоя ставка!
— Иду! — Хочкис протянул руку. — Гони монету и вали отсюда.
Пересчитав засаленные бумажки, каратель довольно оскалился:
— Ты не прогадал, солдат. Лошадка смирная, твой лейтенант останется доволен. На ней раньше баба ездила. Хиггинсу такая кляча в самый раз. Она умная. Если он сверзится, будет стоять рядом, не убежит.
И снова рука сама потянулась к кобуре. "Дай ему уйти! — приказал себе Гончар. — И сам уходи! Немедленно!" — Будь здоров, солдатик.
— Постой, — задержал его Степан, борясь с искушением. — А что случилось с хозяйкой?
— Далась тебе эта хозяйка! Шайенка она была, понял? Удирала от нас, табун уводила. Табун увела, сама пропала. Заманила нас на скалы, кобылу бросила и смылась.
— Смылась? — переспросил Гончар, и голос его дрогнул. — Смылась… Но ты говорил…
Хочкис неправильно понял его волнение.
— Смыться-то она смылась. Но ты не сомневайся. Ее лавина накрыла, у нас на глазах. Сами еле ноги унесли. Так что, говорю тебе, не сомневайся, никто к твоему лейтенанту приставать не будет. А теперь вали отсюда. Меня парни заждались.
Он хлопнул Степана по плечу и надвинул ему козырек кепи на нос. Захохотав, Хочкис ушел в хижину.
А Гончар замер, обняв Тучку.
Пора уходить. Тихо и спокойно. Отомстить ты всегда успеешь. А сейчас тебе надо уходить.
Он подошел к окну, откуда несло запахом застарелого пота. Все каратели собрались вокруг стола. Они сбились в кучу, наклонившись и рассматривая что-то.
— Надо же, чего только не возят с собой шайенки!
— Говорю тебе, она была белая!
— Иди проспись. Тебе ночью все девки белые.
— Неужто она могла стрелять из такого кольта? Да еще со спиленной мушкой? Нет, парни, чует мое сердце, девка просто села в чужое седло. Не хотел бы я встретиться с тем, кто держал этот кольт в руке.
"Это они копаются в моей сумке, — равнодушно подумал Степан. — Кольт не пропал. Хорошо, что Майвис его сохранил".
— Что там еще? О, вот этим уже можно и расплатиться!
— Цепочка золотая, да слишком тонкая. Крестик какой-то хилый. Нет, дружок, пять баксов за такую мишуру, не больше.
— Это же золото, Крэк! Ты посмотри, какая работа. Даже написано что-то на распятии! Каждую буковку видно!
"А это они достали мой нательный крестик", — подумал Степан и вспомнил, как долго выбирал его в лавке Никольского собора. Когда он очутился в Небраске, все его вещи исчезли. Кроме одежды, складного ножа и вот этого крестика, который сейчас рассматривают каратели.
Тихо и спокойно вошел он в хижину. Негромко свистнул, чтобы они оглянулись: не хотелось стрелять в спину.
Он держал обе руки на уровне лица и целился быстро, но аккуратно. Шесть выстрелов с каждой руки, револьверы за пояс. Взял со стола свой кольт и добил Крэка. Тот медленно сползал по стене, оставляя кровавую полосу и продолжая сжимать дымящийся револьвер.
Все, что было рассыпано на карточном столе, он сгреб обратно в сумку. Надел крестик. Опрокинул железную печку и ногой отпихнул тлеющие угли под лавку, где лежали свернутые тюфяки. А потом тихо и спокойно покинул загоревшуюся хижину, ведя в поводу свою верную Тучку.
Так же спокойно и неторопливо он проехал по знакомым улочкам Гарленда. На террасе "Приюта ковбоя" сидели шестеро "красноногих". Один наигрывал на губной гармошке, остальные дремали, вытянув ноги на перила. "Вот этих я не трону, — строго сказал себе Гончар. — Они получат свое в следующий раз. Интересно, а почему я так долго тянул с Крэком? Я ведь знал, что все равно убью их всех. Почему же тянул? Да я боялся! Ну да. Боялся схлопотать шальную пулю. Если бы меня продырявили, как бы я мог выручить Медведя? А если боялся, то почему все-таки убил их? Потому что кое-чего я боялся еще больше. Боялся, что никогда не смогу отомстить за Милли".
Отомстить? Разве она погибла? Степан не верил, что ее больше нет. Он слишком долго искал ее, чтобы так быстро потерять, даже не увидев.
"Мало ли что могут наплести пьяные ублюдки? Ох, извините, нельзя так отзываться о покойных… Но я же не виноват, что они были ублюдками".
Ему казалось, что он что-то забыл там, в хижине. Что-то оставил? Или что-то не доделал? Это "что-то" занимало его все больше, отвлекало от всех других забот, и уже на самой окраине Гарленда, оглянувшись напоследок, он увидел, что в дорожной пыли за ним тянется прерывистая цепочка крови.
Он ощупал себя, и ладонь сразу наткнулась на липкое горячее пятно на левом боку.
— Все-таки они ублюдки! — Степан придержал вороного и завел руку за спину. — Навылет. Вот, значится, что я там оставил-то. Кусок собственного мяса.
Морщась от боли, он стянул куртку и швырнул ее в сторону, оставшись в черной гимнастерке. Дышать стало легче, но теперь он яснее ощущал, как из обеих ран сочится кровь. И это не радовало. Кое-как Степан обмотался длинным шарфом, надеясь, что перевязка хотя бы немного задержит кровотечение.
Выехав за город, он пересел на Тучку, чтобы дать отдохнуть вороному.
— Ходу, малышка, ходу. — Степан потрепал ее по шее. — Нам надо успеть. Боюсь, времени у нас осталось — совсем ничего. Ты только не тряси меня слишком сильно. Мне сейчас главное не вырубиться. Надо успеть.
Это было не первое его ранение, поэтому он хорошо представлял, что с ним будет дальше. Не потерял сознание от болевого шока? Отлично, теперь старайся не вырубиться из-за кровопотери. Пуля прошила грудную клетку, аккуратно пройдя между ребрами. Нет, все-таки похоже, ребро-то сломано. Легкое пробито, но дышать можно. Очень удачно получилось — ткань гимнастерки плотно закупорила входное отверстие. О выходном же он старался не думать.
Тучка остановилась на берегу озера и потянулась губами к воде. Гончар сполз с седла и долго не мог отдышаться. Стоя на коленях, он перебирал траву в поисках знакомых красноватых стебельков "комариного глаза". Вообще-то шайены считали это растение ядовитым. Если съесть его слишком много, можно без промежуточных остановок долететь до самого дальнего конца Небесной Долины. Чтобы остановить кровотечение, надо было разжевать несколько стеблей и приложить кашицу к ранам. При значительных потерях крови следовало жевать эту траву до тех пор, пока удары сердца не станут отдаваться в затылке. Были и еще какие-то рекомендации шайенской медицины, но сейчас Степан не мог их вспомнить. Он нажевался "комариного глаза" до одури, а потом еще, чтобы не заснуть, выкурил целую сигару, прихваченную на память о встрече с Крэком. Время шло, но Степан не мог двинуться с места. Глядя, как растут тени лошадей на песке, он пытался выбрать дорогу, по которой отправится отсюда. Таких дорог было несколько.
