— Ну, ясное дело, — отвечал Пелон. — Послушай, амиго, у нас, апачей, не принято выполнять женскую работу. Готовить ужин, присматривать за лошадьми — разве это забота для мужчин? Только не у нас. Погоди, ты ещё увидишь мой лакомый кусочек!
С этими словами он рывком поставил Маккенну на ноги, хлопнул его по спине так, что едва не сломал лопатку. Белый золотоискатель пошатнулся как от удара, так и от мысли, ему предшествовавшей.
— Женщины? — проговорил он слабо. — Здесь, в чужой пустыне? Ты привёл своих женщин?
— Чёрт, да нет же! — заорал Пелон. — Не наших женщин, а чьих-то ещё. Сказал же тебе — мы подобрали их по дороге.
— О Боже, Пелон, — простонал Маккенна, — только не это. Ни один мужчина не нуждается в женщине настолько!
— Зависит от мужчины, — осклабился Пелон.
— И от женщины, всегда от женщины! — проворчал Мартышка, дёргая толстыми губами. — Торопись, Пелон, а то я пойду один!
— Ну да! — ответил лысый отщепенец. — Мы и идём, Я пойду последним, и все вы знаете почему: я буду держать Маккенну при себе, чтобы в пути всё шло хорошо. Беш, показывай дорогу! Санчес, оставайся при мне!
Бандиты принялись вытягиваться в линию на тропе — все, кроме юного великана-мимбреньо Хачиты. Пелон, заметив его колебания, прикрикнул сердито, выясняя, что именно заставило его ослушаться приказа.
— Бедный старик, — пробормотал Хачита, указывая на скорченное тело Энха. — Мне кажется, неладно покидать его так. Не по-доброму мы поступаем. Койоты доберутся до него.
— Боже мой! — взорвался Пелон. — Что за забота о беззубом старом дуралее, сдохшем от старости и за ненужностью у ручья в пустыне? А я-то думал, ты апаче!
Хачита пристально поглядел на него. Затем пошёл и поднял неподвижное тело Энха, баюкая на руках, словно больного ребёнка. Обернувшись к Пелону, он проговорил в своей медлительной манере:
— Ведь и этот дедушка — тоже апаче. Я отнесу его к его народу.
— Что? Да, может, мы не увидим его родичей с месяц!
— Всё равно, я его отнесу.
— Пресвятая Мария, — вскричал Пелон, — меня окружают одни идиоты! Ну что тут будешь делать?
— Пойти выпить! — сказал Лагуна Кэйхилл.
— Раздобыть бабу, — пробурчал Моно-Мартышка.
— Заглотать доброй горячей жратвы в пузо, — сказал Хачита, становясь на своё место в цепочке со стариком Энхом на широкой груди, — а уж потом выпить да побыть с женщиной.
Маккенна поглядел на взмокшего Пелона, лукавые морщинки затаились в уголках его невинно-голубых глаз.
— Что до меня, хефе, — заметил он скромно, — я не в силах пожелать ничего сверх этого, разве что отряда американской кавалерии, вдобавок к твоим нынешним радостям.
Пелон ударил его в лицо со злобой и неожиданной жестокостью. Маккенна свалился, в голове завертелось. Пелон от души лягнул его в рёбра, он сжался, у смятых уголков рта закапала кровь.
— Помни своё место, — кинул вождь бандитов. — Попридержи свои шутки. Здесь люблю смеяться один я.
— Диспэнсэмэ,[12] — пробормотал Маккенна, выплёвывая тёплую солоноватую кровь вместе с осколками сломанного зуба. — Это была плохая шутка, едва ли стоившая столь благородного напоминания.
— Ступай, — сказал Пелон Бешу, чирикауа, — пойдёшь впереди. — Он достал свой кольт правой рукой и добавил, без видимой вражды, но с полной решимостью: — Мне кажется, я застрелю следующего, кто вымолвит без спроса хоть слово. Заболтались.
Никто как будто не желал спорить. Уж конечно, не Маккенна. Он двинулся покорно вместе с прочими, устойчивой рысцой, вдоль по узкой, ярко освещённой луною тропе, в глубь древних холмов Яки.
Что могло ожидать впереди его спутников, он не мог и помыслить. Что ожидало его самого, он не осмеливался себе представить. В данный миг можно было быть совершенно уверенным лишь в одном: в подобной компании человекообразных, с которой он ковылял сквозь ночную пустыню, смерть находилась от него не дальше ближайшего бандита.
Идти пришлось недалеко. По волчьей привычке апачей мужчины из банды Пелона в течение дня передвигались пешком, тогда как их женщины следовали с лошадьми другим, примерно параллельным курсом. Это не было чрезмерной предосторожностью на территории, где первый встречный окажется противником и поднимет крик и шум, который привлечёт либо шерифов США с уполномоченным отрядом, либо дозорный разъезд кавалерии. Продвигаясь пешком, чужаки могли оставаться незамеченными, а в случае необходимости избегнуть практически любого преследования со стороны белых, пусть и верховых. В самом сердце настоящей пустыни, такой, как бассейн Выжженный Рог, пешие апачи оставались на равных с белыми всадниками. Лишь для долгого восхождения по горам Соноры и обратно требовались лошади. Пока же, в нынешних поисках пропавшего старейшины Энха, пони и женщины могли быть только обузой.
Маккенна, зная обычаи апачей, успел подивиться, как это Пелон мог доверить вьючных животных женщинам, подобранным по пути. Вопрос этот, однако, не мог занять его целиком. Особенности тропы, ведшей к месту встречи, требовали слишком большого внимания. Идти предстояло мили три, думал Маккенна, а может, и все пять. Невозможно было сказать точнее, идя ночью почти отвесной тропой с пугающими неровностями. Всё, в чём он мог быть уверен, — это что путь с каждым шагом неуклонно поднимался выше.
И вдруг прямо впереди он увидел свет костра. В тот же миг донёсся аромат жареного мяса, смешанный запах слегка подгорелого и сыроватого, с кровью мяса, свойственный бедному искусству кухни апачей, и, уловив его, он обернулся к Пелону.
— Хефе, — заметил он, — либо я позабыл аромат рая, либо это запечённое мясо мула освящает ночной ветер.
Пелон, оставив гнев, на сей раз согласно кивнул.
— Ты прав, это мул, — сказал он. — Жаль, что ты белый. Слишком много в тебе от народа моей матери. Ты не слишком болтлив. У тебя хороший нюх. Ты вынослив. Ты не набираешь веса. Ты не лжёшь и не обманываешь. Ты не ешь помногу. Ты ничего не делаешь даром.
— Грасиас, — ответил Маккенна и не стал искушать судьбу.
Ещё через миг они вышли из-за скал на небольшую, отороченную соснами прогалину, где женщины разбойников ожидали их с лошадьми. При виде этого места Маккенна затаил дыхание:
— Мадре! — пробормотал он. — Это просто чудо!
— Нет, — ответил Пелон, усмехаясь, — всего лишь маленький секрет апачей.
Что бы то ни было, Маккенна не стал спорить. Всё равно, суть та же. Здесь, не более чем в трёх милях от известной всем воды, единственной на пятьдесят миль в округе, лежал крохотный изумруд горной лужайки — вместе со струящимся ручьём и карликовыми тёмно-зелёными соснами.
