Юлия Голубева - Рим. Цена величия

Торговый финикийский корабль, ощетинившись рядами поднятых весел, стоял недалеко от Остии. Туман густой пеленой висел над морем, обволакивая судно молочной пеной. Слабые отблески остийского маяка изредка прорывали белесую завесу, и гребцы отдыхали, выжидая, когда взойдет солнце и ветер разгонит туман.

Смуглый финикиец, владелец корабля, заметно нервничал, его длинные пальцы нетерпеливо барабанили по бортику. Досадная задержка его раздражала. Плавание с самого начала шло неудачно. Из-за пробоины намокла часть тюков с благовониями, а некоторые амфоры с драгоценным вином оказались надтреснуты. Пробоину за немалые деньги залатали в порту Александрии, на судно погрузили закупленную по случаю отборную пшеницу, но то ли египтянин оказался мошенником, то ли виновата была проклятая сырость в трюмах – груз оказался подпорчен расплодившимся с невероятной скоростью жучком.

Финикиец еще раз горестно вздохнул, прикинув в уме убытки, и в очередной раз пожалел, что взял недостаточную плату со своих случайных попутчиков. В Александрии к нему подошел пожилой римлянин и, не назвавшись, попросил доставить в Остию его с семьей. Торговца пленили дивные глаза его дочери, закутанной в паллу, и он согласился, надеясь втайне на более близкое знакомство с таинственной римлянкой. Но надежды не оправдались: девушка ни разу не показалась из своей каюты, где преданно ухаживала за больным отцом, жестоко страдавшим от морской болезни. Зато его жена, пышнотелая матрона с величественной осанкой, не в меру болтливая и злоязычная, не давала покоя разговорами, но выведать, кто они и зачем едут в Рим, финикиец так и не смог. Разговорчивая матрона тут же замолкала или принималась разглагольствовать на другую тему. Поэтому, едва завидев берега Остии, уставший от несносной женщины и непонятных тайн торговец вздохнул с облегчением.

Финикиец мысленно взмолился далеким богам его родной земли, но даже малейшая рябь не всколыхнула море, а туман угрожающе потянулся на палубу, скрыв из виду корабельный нос, украшенный гордым ликом Астарты.

И тут боги ниспослали финикийцу утешение! Таинственная римлянка с прекрасными глазами появилась на палубе – видимо, известие, что показался остийский маяк, уже достигло каюты. Она быстро огляделась по сторонам, с наслаждением вдыхая морской воздух, и встала на носу, нетерпеливо вглядываясь вдаль. Ее маленькая изящная ножка, обутая в желтую сандалию, раздраженно постукивала в такт неторопливым взмахам весел.

– Юния, запахнись! Подхватишь простуду! – крикнула ей матрона, показавшись следом на палубе.

Но девушка лишь досадливо отмахнулась, назло отбросив паллу с плеч и распустив взмахом руки чудные белокурые волосы.

– Вот бесстыжая! Марк Юний, не стой как истукан, скажи своей дочери, чтоб оделась.

Пожилой мужчина с бледным лицом, иссушенным морской болезнью, не отвечая ей, подошел к торговцу. Между ними завязался разговор, в течение которого финикиец не сводил масленых глаз с дочери римлянина.

Матрона заметила его нескромные взоры и сама подошла к девушке:

– Юния, не позорь славное имя своих предков. Смотри, как вожделенно пялится на тебя этот неотесанный финикиец. Если ты не накинешь паллу…

Девушка резко повернулась к женщине:

– Ты мне не мать, чтобы указывать. Здесь, в Риме, все будет по-другому, я не стану больше терпеть твои угрозы и издевательства.

Женщина опешила. Гримаса ярости исказила ее миловидное лицо, она замахнулась, но Юния мгновенно перехватила ее руку и, прижавшись к уху губами, зашептала:

– Если ты не отойдешь, то окажешься в воде раньше, чем дотронешься до меня еще раз.

Со стороны казалось, что женщины, дружески обнявшись, беседуют. Финикиец одобрительно кивнул Марку Юнию, но тот нахмурился, однако разговор вновь увлек его, и он перестал обращать внимание на женщин.

– Если ты думаешь, что твой ненаглядный Гай ждет тебя, то ошибаешься. – Голос матроны срывался от негодования. – Ты не нужна ему, каждый в Александрии знает, что у этого сорванца на уме одни шлюхи и драки.

– А кто, по-твоему, упросил нашего императора вернуть отца в Рим и восстановить в гражданских правах и звании патриция, которое он и так запятнал, женившись на бывшей рабыне? Я ненавижу тебя, Кальпурния, ты украла у меня любовь отца и опозорила славное имя Юниев. – Глаза девушки разгорелись злым черным огнем. – Я добьюсь вашего развода, когда выйду замуж за Гая. Я уверена, он помнит меня.

Юния отошла от мачехи, но та не отставала от нее. Огни маяка проступили ярче, разрывая белесый туман. Поднимался слабый ветерок. Девушка молчала и думала: «Гай, мой милый Гай! Я верю в твою любовь и наши клятвы. Мы скоро будем вместе, и Рим склонится к нашим ногам. Ты станешь императором, и весь мир будет принадлежать лишь нам двоим».

Кальпурния, угадывая мысли Юнии, решила еще подлить масла в огонь:

– Скоро ты убедишься, что не нужна ему. Кто будет встречать нас? Толпа нищих голодранцев, вымаливая ассы? Достойная встреча для будущей императрицы Рима! Я добьюсь согласия отца посадить тебя под замок и выдать замуж за старого богача. Сама подберу тебе мужа, может, им будет вольноотпущенник, который захочет взять дочь славного, но обедневшего Силана? Я сгною тебя заживо, заморю голодом, если ты откажешься подчиниться моей воле. Знаешь о казни весталок, которые нарушают обет целомудрия? Тебя ждет эта пытка, я сложу голову свою, но сломлю твой дух, гордая Юния Клавдилла.

Юния вздрогнула. Она не знала, что мачеха питает к ней такую сильную ненависть. Когда они жили в Александрии, Кальпурния была при муже ниже травы, лишь в дни его отъездов мучила свою падчерицу, без вины била по щекам и сажала на хлеб и воду. Красота Кальпурнии, которой она соблазнила Силана, начала увядать, а вот Юния расцвела под жарким египетским солнцем. Когда свои волосы выпадают, несмотря на всякие притирания, а роскошь волос соперницы заставляет поэтов посвящать ей эпиграммы, тут уж без зависти не обойдешься. Чего только не предпринимала Кальпурния, чтобы наложить проклятье на падчерицу! Все александрийские ведьмы плели козни, зарывали ее волоски в землю на перекрестках семи дорог, кололи булавками восковые куколки, приносили жертвы Гекате. Но черная богиня не хотела помогать им. Только эта бессмертная знала тайну Юнии Клавдиллы и Гая Калигулы, что неразрывно связала их жизни, лишь амулет, посвященный трехглавой Гекате, был тому свидетелем.

Неожиданно подошел отец. Ему вновь стало плохо. Малейшая качка приводила его в ужас, с чем гордое сердце не желало мириться, и он искал поддержку у дочери, а не у язвительной жены.