Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

John Julius Norwich

A HISTORY OF VENICE

© John Julius Norwich, 2003

© Блейз А. И., перевод на русский язык, 2023

© Постникова О. Г., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2023

КоЛибри^®

Научный редактор Антон Захаров, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН

* * *

Джон Джулиус Норвич – один из известнейших британских историков, дипломат. Получил образование в Колледже Верхней Канады, Итонском колледже, Страсбургском университете и Новом колледже в Оксфорде. Служил в посольствах Великобритании в Белграде и Бейруте, был членом палаты лордов парламента. Автор более 35 книг, включая вышедшие на русском языке: «Нормандцы в Сицилии», «Расцвет и закат Сицилийского королевства», «Краткая история Франции», «Срединное море», «История Англии и шекспировские короли» и «История папства». Автор и участник свыше 30 исторических документальных фильмов на канале BBC. Почти 30 лет был председателем фонда «Венеция в опасности». Возглавлял британский Фонд мировых памятников, был членом Королевского литературного общества и Королевского географического общества. Кавалер ордена королевы Виктории и командор ордена «За заслуги перед Итальянской республикой».

* * *

Первое знакомство с любым предметом должно быть кратким, но интенсивным. Летом 1946 г. родители привезли меня в Венецию; мы провели там лишь несколько часов, но я до сих пор чувствую (именно чувствую, а не просто вспоминаю!) впечатление, которое она произвела на ум тогдашнего шестнадцатилетнего юноши. Отец, с обычным для него сочетанием твердости и здравого смысла, ограничился посещением всего двух зданий: собора Святого Марка и «Бара Гарри». А за остальное время, пока мы бродили по городу пешком или плыли на мягко покачивающейся гондоле, я бессознательно впитал первый важнейший урок Венеции (которого, к слову сказать, так и не выучил бедный Рёскин, упершийся лбом в трифолии и краббы на стенах Дворца дожей): в Венеции, как ни в одном другом городе мира, целое превосходит сумму своих частей. При всем величии ее церквей, грандиозности дворцов и ослепительной красоте картин главным ее шедевром остается она сама, Венеция. Интерьеры, не исключая даже великое золотое таинство Святого Марка, – лишь частности. Первое же, что надлежит испытать и постичь, – это то, как сочетаются друг с другом Пьяцца и Пьяццетта, и под каким благородным прямым углом к набережной Моло поставлен Сан-Джорджо-Маджоре, и как играет свет на изгибах каналов, и как плещется вода о борт гондолы, и как повсюду разливается вездесущий запах моря (а во избежание недоразумений добавим, что Венеция – самый благоуханный город Европы, не считая часов, когда ветер дует со стороны Местре и Маргеры). Время для Тициана и Тинторетто настанет позже. И даже Витторе Карпаччо придется подождать.

Пока мы блуждали по улицам и плавали по каналам, отец говорил об истории Венеции, и я узнал, что это не просто прекраснейший из городов, какие мне доводилось видеть. Это еще и бывшая республика, которой удалось сохранять независимость более тысячи лет (дольше, чем Англия прожила со времен Нормандского завоевания!) и почти все это время оставаться госпожой Средиземноморья, главным перекрестком путей между Востоком и Западом и самым богатым и процветающим торговым центром цивилизованного мира. Отец рассказал, как Венецию защищало море – не только в первые бурные времена, но и на протяжении всей ее истории: это единственный город Италии, который ни разу не был захвачен, разграблен или разрушен. Ни разу – до тех пор, пока Наполеон, этот самозваный «венецианский Аттила», в одном затяжном припадке мстительной злобы не положил конец «Тишайшей республике». Да, признавал отец, ее уникальная государственная система отличалась суровостью, а временами и жестокостью; но, по его словам, она была честнее и справедливее, чем где бы то ни было в Европе, а вдобавок изрядно пострадала от клеветы историков. Именно по этой причине – чтобы восстановить ее доброе имя – он и собирался написать историю Венеции сам.

В тот первый визит мы уехали, как только начало смеркаться и над Гранд-каналом зажглись фонари. Ни один город я еще не покидал с таким горьким сожалением. Но на следующий год мы вернулись и задержались подольше; я начал исследовать город самостоятельно и открыл одно из главных удовольствий своей жизни – ночные прогулки по Венеции. К одиннадцати часам на улицах не остается ни души, кроме кошек; освещение идеально – ничего, кроме редко стоящих электрических фонарей, а тишину нарушают лишь ваши шаги да случайные всплески воды, неразличимой в сумраке. Во время этих прогулок, лет тридцать назад тому назад, я и влюбился в Венецию. С тех пор я исходил ее вдоль и поперек – и люблю по-прежнему.

Мой отец умер в 1954-м, на Новый год. После него сохранилось внушительное собрание книг о Венеции и несколько страниц заметок, но книга по истории города, за которую он так долго мечтал взяться, осталась ненаписанной. Однако сейчас, как мне кажется, необходимость в подобной книге стала еще острее, чем в те времена. Город отчаянно борется за жизнь, привлекая к себе все больше внимания общественности; но, несмотря на обилие замечательных путеводителей, очерков, обзоров, посвященных искусству и архитектуре, и исторических исследований по отдельным периодам, с начала XX в. на английском языке появилась (насколько мне известно) всего одна, да и то чересчур краткая книга, в которой общая история Венецианской республики изложена целиком и последовательно, в хронологическом порядке. В XIX в., положим, таких работ вышло несколько, но все они, на мой (возможно, чересчур ревнивый) взгляд, либо неточны, либо неудобочитаемы – и даже, как правило, сочетают оба этих недостатка.

Итак, эта книга – попытка заполнить пробел: изложить всю историю Венеции от ее истоков, теряющихся в тумане, и до того печального для всей Европы дня, когда Лодовико Манин медленно снял с головы дожескую шапку и передал ее секретарю со словами, что больше она ему не понадобится. Задача оказалась нелегкой: одна из самых трудноразрешимых проблем, с которыми сталкивается любой историк Венеции, – это инстинктивный, подчас доходящий до фобии страх перед малейшим,