Морозных степей дочь - Александр Анфилов

По дневнику Великого Героя Горицвета,

что был написан давным-давно, поврежден и частично восстановлен мною

Мышцы содрогнулись в беспокойном сне. Он очнулся, жадно втягивая прохладный лесной воздух. В груди от пробуждения забил набат.

«Значит… и это тоже не сработает», — обреченно подумал он, отметая очередной план.

— Опять кошмары? — спросила она, помешивая тусклые угли.

— Да… нет. Просто сон.

Он облизнул обветренные губы, потер лицо ладонями.

— Опять мы вторую неделю в дороге, — между прочим отметила она.

Звезды таяли в холодной, безлунной ночи. Девушка обернулась на восток, где за облетевшими, черными ветвями уже серел краешек неба. Она доложила в костер оставшийся хворост — тепла от него будет мало. Затем поднялась, кутаясь в одеяло, на выгоревшем теле которого сверкали белые раны ватной подбивки, и присела рядом.

— Нельзя бесконечно гнать себя. Поспи сегодня подольше, у нас хороший запас.

Он приподнялся, откинув свое одеяло, еще раз потер глаза, снося ломоту в задеревенелых мышцах. Спать совершенно не хотелось, но понимал, что надо.

«А может, не так уж и надо?»

Он поспешил отогнать эту тщедушную мысль. Телу же пообещал: «Скоро! Очень скоро отдохнешь».

Сухие ветви разгорались, освещая поляну, и в этом свете волосы девушки переливались теплой медью. «Глупая. И что она во мне видит?»

— Сама-то? — ответил он и зябко дернул плечами. — Когда последний раз нормально спала? Не нужно меня сторожить каждую ночь. Волки не унесут.

В далеком краю тихого осеннего леса, будто в насмешку, протянулся жалобный вой.

— Какая забота, поглядите на него. Можно подумать, я из-за волков переживаю, — улыбнулась она, опустив взгляд на кипу стрел, что лежали подле его спальника.

Она вдруг поднялась, скинула свое одеяло с плеч и широко взмахнула им, на секунду скрыв звезды на небе. Ватник приятно придавил его сверху, сберегая тепло.

— Зачем? — хмуро спросил он. — Ты, конечно, с севера, но ведь околеешь без одеяла, и вообще… Ну что ты делаешь?

Девушка распутала одеяла возле его ног и с ловкостью ласки скользнула сразу под оба, юрко прижавшись теплой спиной к его груди.

— Не уснешь, пока не согреешься. Надо поспать! — настояла она.

И как тут поспоришь? «Что ж, поспим. Совсем… чуть-чуть».

А дальше — in medias res про героя моей эпохи

Поздняя осень: полузимник месяц

Северо-Восточный край

Судья оторвался от бумаг, пошевелив округлыми плечами, скрытыми черной шерстяной мантией с норковым воротником, и поднял на обвиняемого взгляд ясных, очень живых для столь почтенного возраста глаз. На окно рядом с судейским столом присел ярко-коричневый воробей, сделал «скок-скок», тюкнул клювом по деревянному подоконнику и, бойко прошелестев острыми крыльями, улетел прочь. Рэй так и потянулся за ним взглядом.

Судья, переминаясь в сомнениях, качнул головой. Опять присмотрелся к листку в руках — содержание ему сильно не нравилось.

— Нет, не сходится, — хрипло выдохнул он.

— Запирается лиходей! Новое ли дело? — взялся пояснить помощник — белокурый парнишка в черной рясе и с листком руках, исписанным мелкой руницей. Он стоял подле судейского стола в явном нетерпении. Однако его мнение судью не шибко интересовало.

— Дай-ка слог, — не оборачиваясь, судья затребовал только что составленный помощником протокол допроса.

Губы обвиняемого дрогнули, он сглотнул тугой комок. Он стоял посреди этой крошечной судейской лачуги: так и не получивший обещанного шанса, чужой всем вокруг, в чём-то даже преданный: не то Амадеем, не то Светлобаем, не то самими высшими силами.

— А почему про Иоахима не записал? — недовольно осведомился судья, перечитав показания.

Помощник устало выдохнул:

— Право слово, неужто россказни всякого лиходея на глаголицу перекладывать? Да ладно бы по воску писали — стер и забыл. А велено-т по бумаге.

— И вообще многое упустил. Пишешь ты быстро, но говорили, у тебя и слух цепкий. Наврали мне? — судья обернулся, возведя хмурый взгляд, да помощник, кажется, не сильно смутился. — Такой слог мне не годится. Уясни. Придется допросить еще раз. Попутно уточним и несколько непонятных мест.

Помощник вздохнул еще громче, но словами перечить не посмел. Безо всякого желания он чиркнул коротким ножичком, починив перо, и возложил чистые листы на аналой.

Внутри лачуги потрескивала большая печь, мазанная белой штукатуркой. Из горнила рвался горячий воздух, наполненный вкусным ароматом березовых поленьев. Подле печи, позевывая, сидели на лавке разомлевшие от тепла ябетники, вооруженные деревянными дубинками, — судебные приставы. Судья положил перед собой обвинительный лист будто в первый раз, и ясные, подвижные глаза воззрились на обвиняемого:

— Назовись, — во второй раз прохрипел седовласый.

— Рэй, — также хрипло ответил обвиняемый, не узнав свой голос. Губы уже оттаяли, но холод не успел выйти из тела: на корабельной палубе, где он ожидал суда, было уж очень холодно. Впрочем, может быть, вовсе не температура воздуха была причиной его дрожи.

Молодой помощник под скучными взглядами ябетников царапнул странное имя на листке, начав слог заново.

— Понимаешь, по какому поводу ты здесь оказался?

— Понимаю, — ответил Рэй.

— Каков родом и каким трудом живешь? — без интереса осведомился судья, тем временем вчитываясь в содержание обвинительного листа.

— Путешественник, — сказал Рэй и прибавил: — из далекой страны.

Ему показалось, это прозвучало лучше, чем первые его слова: «Рода нет» и «Пока никаким». Судья дочитал содержание обвинительного листа и принялся за работу.

— Что ж, Рэй из далекой страны. Прости за эту волокиту.

Помощник аж закатил глаза: старик вечно манерничал с этими охламонами и окаянцами.

— Клянешься ль говорить правду пред княжеским поверенным? — чинно продолжил судья.

— Клянусь! — в этот раз уверенно ответил Рэй.

Однако княжеский поверенный тут же застал врасплох новым вопросом — простым, но совершенно непонятным:

— Чем?

Не получив в скором времени ответа, судья раздраженно уточнил, будто бы предлагая варианты:

— Отцом ли Небесным Сварогом, Мареной ли Тёмной? Распятием? Или, коль желаешь, своим идолом из далекой страны? — с почти незаметным сарказмом спросил судья.

— В моей стране не принято истово молиться богам, — на свой страх ответил Рэй, но старец только покривился.

— Что ж, да помогут тебе… — по привычке хотел он сказать «твои боги», но завершил абстрактным «твои убеждения». — Приступаем.

Пусть, в силу нерадивого поведения судейского писаря, обвинение оглашалось во второй раз, судья не пропустил ни одного слова. Он зачитывал обвинение медленно и с выражением, расставляя акценты на ключевых словах.

Завершив, он облизнул губы и поднял взгляд на