Эту книгу я посвящаю своей жене Мохинисо. Прекрасная, любящая, верная и преданная, ты единственная в мире.
Если бы я избрал путь произвола и менял законы согласно власти меча, мне не пришлось бы стоять здесь.
Английский король Карл I Речь на эшафоте 30 января 1649 года
Туман окутал океан, приглушив все цвета и звуки.
С берега подул первый утренний ветерок, и туман заклубился и закипел. Траулер лежал в этой дымке в трех милях от берега, на краю течения, там, где поднимавшиеся из глубин богатые животворным планктоном воды встречались с прибрежными; здесь проходила граница темно-зеленой воды.
Лотар Деларей стоял в рубке и, опираясь на деревянное колесо со спицами – руль, – смотрел в туман. Он любил эти тихие, но напряженные минуты ожидания на рассвете.
Лотар чувствовал наэлектризованность крови, опьянение охотника, которое охватывало его сотни раз, – страсть более сильную, чем пристрастие к наркотикам или спиртному.
Оглядываясь в прошлое, он вспоминал: вот розовый рассвет крадучись ползет по Магерфонтейнским холмам, вот сам Лотар прижимается к брустверу траншеи, ждет, когда из темноты покажутся ряды горской пехоты и – колышутся килты, вздрагивают ленты на шляпах – двинутся прямо на их готовые к бою маузеры. По коже Лотара при этом воспоминании побежали мурашки.
С тех пор он сотни раз поджидал на рассвете крупную добычу: калахарских львов с косматой гривой, грязных старых буйволов с огромными рогами, умных серых слонов с морщинистой кожей и драгоценными длинными бивнями; сейчас дичь гораздо мельче, но когда она появится, то стадо будет многочисленно, огромно, как сам океан.
Течение его мыслей прервало появление мальчика, вышедшего на палубу из камбуза. Мальчик был бос, с длинными, загорелыми, сильными ногами, высокий, ростом почти со взрослого мужчину. Ему пришлось пригнуться, когда он входил в дверь рубки, держа в каждой руке по чашке с дымящимся кофе.
– Сахар? – спросил Лотар.
Мальчик в ответ улыбнулся.
– Четыре ложки, па.
Туман каплями повис на его длинных ресницах, и он мигнул, как сонный кот, сгоняя влагу. Хотя кучерявые волосы выгорели на солнце до платиновой белизны, густые брови и ресницы остались черными, обрамляя и выделяя янтарные глаза.
– Сегодня большая рыба.
Сказав это вслух, Лотар, чтобы отвести неудачу, скрестил пальцы в кармане брюк. «Она нам нужна, – подумал он. – Чтобы выжить, нам нужна большая рыба».
Пять лет назад он снова поддался зову добычи и дикой местности, призыву охотничьего рога. Продал свою процветающую компанию – он занимался строительством дорог и железнодорожных путей, – которую с таким трудом создал, занял сколько мог денег и все поставил на кон.
Он знал, какие безграничные богатства таят в себе зеленые, холодные воды Бенгельского течения. Он увидел эти богатства в хаосе последних дней Великой войны, когда в последний раз противостоял ненавистным англичанам и их марионетке, предателю Яну Сматсу, возглавлявшему армию Южно-Африканского Союза.
С тайной базы, спрятанной среди высоких дюн на побережье Южной Атлантики, Лотар снабжал вооружением и горючим немецкие субмарины, топившие английские торговые суда. Ожидая в те страшные дни появления подводных лодок, он видел, как передвигаются в океане эти огромные богатства. Они были рядом, оставалось только взять их, и в годы, последовавшие за позорным Версальским миром, работая в пыли на жаре, взрывая горы и прокладывая дороги по знойным равнинам, Лотар мечтал. Копил деньги и готовился.
В Португалии он нашел корабли – старые, никому не нужные траулеры. Там же он отыскал да Сильву, тоже старого, знающего об океане все. Вдвоем они отремонтировали и оснастили дряхлые траулеры и, кое-как набрав команды, поплыли на юг вдоль берегов африканского континента.
Консервную фабрику Лотар нашел в Калифорнии: ее там открыли, чтобы обрабатывать уловы тунца, но хозяева переоценили запасы рыбы и недооценили стоимость поимки этих непредсказуемых океанских цыплят.
Лотар купил фабрику за небольшую часть ее первоначальной цены, полностью перевез в Африку и заново собрал на плотном приморском песке рядом с заброшенной станцией по разделке и переработке китов; эта станция дала имя пустынному заливу – Китовый залив.
В первые три сезона Лотар и старый да Сильва находили большую рыбу и непрерывно пожинали урожай на отмелях, пока Лотар не рассчитался со всеми долгами. Он немедленно заказал новые корабли на замену дряхлым португальским траулерам, чья полезная жизнь подошла к концу, и при этом снова влез в долги, еще глубже, чем в начале предприятия.
А потом большая рыба ушла. По причинам, которые невозможно было установить, гигантские косяки сардины исчезли, остались лишь небольшие стайки. И пока рыбаки тщетно обыскивали океан, уходя от суши на сотни миль и больше, далеко выходя за границы экономической зоны консервной фабрики, время неумолимо шло и каждый месяц приносил вести о выросших процентах долга. Стоимость содержания фабрики и кораблей взлетела настолько, что ему пришлось залезть в еще большие долги.
Два года рыбы не было. Потом совершенно внезапно, когда Лотар готов был признать себя побежденным, океанское течение или преобладающий ветер чуть изменились и рыба вернулась, настоящая большая рыба; она с каждым днем множилась, как растет молодая трава.
«Пусть это продлится, – молча молился Лотар, глядя в туман. – Боже, пусть еще немного продлится».
Все, что ему нужно, – три месяца, всего три коротких месяца; тогда он рассчитается с долгами и опять будет свободен.
– Туман поднимается, – сказал мальчик. Лотар покачал головой, заморгал и очнулся от воспоминаний.
Туман разошелся, как театральный занавес, открылась мелодраматическая картина, чересчур яркая, чтобы быть естественной: рассвет горел и вспыхивал, как фейерверк; оранжевым, золотым и зеленым отражался он в океане, окрашивая столбы тумана в розовый и кровавый цвета, отчего казалось, будто сами воды горят нездешним огнем. Тишина усиливала волшебство этого представления, жидкая, тяжелая, как хрусталь, так что могло показаться, будто ты оглох, будто у тебя отняли все другие чувства, оставив только зрение, чтобы ты мог насладиться этим удивительным зрелищем.
Но тут взошло солнце. Ослепительный золотой луч пробил туманный покров, заиграл на поверхности океана и ярко осветил четкую линию течения. Прибрежные воды подернулись туманной синевой, спокойные и гладкие, как масло. Черта, у которой они встречались с океанскими глубинами, была прямой и острой, как лезвие ножа. За ней поверхность была темной и недружелюбной, как зеленый бархат, который погладили против ворса.
