Александр Бушков - Провинциал, о котором заговорил Париж

Если бы весной 1625 года зоркий и внимательный наблюдатель мог бы пролететь над прекрасной Францией из конца в конец на высоте птичьего полета, он непременно отметил бы, что в стране царит спокойствие. Не видно было осажденных городов, по дорогам и полям не двигались войска, не дымили обширные пожарища. Повсюду, казалось, царит мир и спокойствие.

Но так только казалось…

К тому времени вот уже добрых семьдесят лет королевство сотрясали гражданские войны, вызванные слабостью королевской власти, своеволием дворянства, а особенно — религиозной враждой. Еретики-протестанты, более известные нам под именем гугенотов, желали не обрести равноправие с католиками, а создать свое государство в государстве, где они могли бы править сами, не подчиняясь никому. Трижды за неполные двадцать лет они устраивали резню католикам, не щадя ни старых, ни малых, а в 1572 г. пытались захватить власть в Париже, но были разбиты во время резни, известной истории как ночь святого Варфоломея. Однако оружия они не сложили, и к моменту, когда начинается наше повествование, в их руках оставалось несколько великолепных крепостей и целые провинции Франции, где король не пользовался ни малейшей властью.

Эти ожесточенные войны, порой разводившие по разные стороны даже членов одной семьи, стоили Франции неисчислимых жертв и разрушений — и, мало того, несли смерть ее королям, одному за другим. В 1574 г. умер Карл Девятый — внезапно и скоропостижно, и молва настойчиво приписывала его кончину отравлению. Его преемник, Генрих Третий, погиб в 1589 г. от удара кинжалом. Овладевший престолом Генрих Наваррский, прозванный Великим Повесой (одних лишь его официальных любовниц история насчитала пятьдесят шесть, а случайные не поддаются учету), многое сделал для славы и величия страны — но и он в 1610 г. был убит. Правительницей при малолетнем короле Людовике Тринадцатом стала его мать, Мария Медичи.

И тогда возле нее появился пронырливый и жадный фаворит, итальянец Кончино Кончини. Приехав во Францию без гроша в кармане и с долгами в две с половиной тысячи пистолей, он стал маршалом и маркизом, высасывая соки из страны так, что очень скоро возбудил всеобщую ненависть. Едва войдя в совершеннолетие, юный король Людовик велел его арестовать — и во время ареста Кончини был убит к ликованию парижан.

Однако это не принесло спокойствия. Буйное дворянство, хорошо вооруженные гугеноты и мечтавшие о былой воле вельможи, владевшие своими полунезависимыми герцогствами и графствами, вновь разожгли войну, и дошло до того, что бежавшая из Парижа Мария Медичи тоже стала собирать силы против сына. Дважды войска матери и сына сходились в ожесточенной схватке. Доставшиеся Людовику по наследству религиозные войны продолжались с прежним ожесточением. Тогдашняя Франция была отнюдь не той страной, что нам сегодня известна, — хотя бы потому, что ее территория составляла четыре пятых от нынешней. Но и на этих землях не было покоя. Добрая половина Франции до сих пор говорила не на французском, а на местных языках и ощущала себя прежде всего бретонцами, нормандцами, гасконцами, а никакими не французами. Всего восемьдесят лет прошло с той поры, как французский язык был признан официальным языком королевства.

Одни провинции всецело подчинялись центральной власти; другие до сих пор пользовались массой былых прав и привилегий; иные не признавали на деле другой власти, кроме своих феодалов; в одних местах вся политическая, юридическая и религиозная власть принадлежала гугенотам, в других католики кое-как удерживали первенство.

Трудами Генриха Четвертого были устроены мануфактуры, где ткали шелк и атлас и делали ковры; возникли хрустальные заводы, полотно из Бретани и Вандеи во множестве продавалось за границу; в другие страны продавали также пшеницу. Однако постоянные войны наносили всему этому огромный ущерб.

Чтобы рассказать о положении дворянства, лучше всего будет дать слово французскому историку: «Существовало, скорее, две разновидности дворянства: знать — настоящие властители, жадные и воинственно настроенные феодалы, набитые деньгами, с бесчисленными владениями и должностями, составляющие заговоры или уходящие в раскол по любому поводу; и мелкое дворянство — обедневшие и разорившиеся с наступлением мира дворянчики, у которых был выбор либо прозябать в своих пришедших в запустение замках, либо податься на службу к королю или какому-нибудь могущественному вельможе. Между ними пролегла бездна, но было и то, что их объединяло: гордость своим происхождением и чувство чести, которое толкало стольких из них драться на дуэли: 2000 погибнут в одном только 1606 году!»

Необходимо добавить к этой невеселой картине еще одну немаловажную деталь: мира не было не только в королевстве, но и меж королевской четой. Отчуждение меж молодым Людовиком и его супругой Анной Австрийской, сестрой испанского короля, росло и усугублялось. Все громче шептались о том, что королева все же не устояла перед ухаживаниями блистательного фаворита английского короля герцога Бекингэма во время свидания в Амьене…

И в это самое время выросла фигура могучего и сильного волей первого министра при слабом и безвольном короле — Армана Жана дю Плесси, герцога де Ришелье, умного и решительного министра, стремившегося объединить страну, покончить с произволом буйного дворянства и приструнить гугенотов, получавших помощь деньгами и оружием от исконных врагов Франции — англичан и испанцев.

Страна стояла на пороге новой войны. Воцарившаяся в ней тишина была лишь кратким затишьем перед очередной бурей, долгой и кровавой грозой.

Именно в часы этого затишья по дороге к Парижу ехал молодой всадник на старом коне — и вскоре нам предстоит с этим юношей познакомиться поближе…

Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено.

Кружат созвездья в смене прихотливой,

А мы во власти этого полета,

И правят духом, что лишен оплота,