События, о которых я собираюсь рассказать, так удивительны, люди, которых я выведу на сцену, так необыкновенны, что я считаю себя обязанным, прежде чем предоставить им первую главу моей книги, поговорить несколько минут об этих событиях и этих людях с моими будущими читателями.
События относятся к тому периоду Директории, который охватывают годы с 1798-го по 1800-й. Два важнейших события той поры — завоевание Неаполитанского королевства генералом Шампионне и восстановление на троне короля Фердинанда кардиналом Руффо; оба эти факта кажутся в равной степени невероятными, поскольку Шампионне во главе десяти тысяч республиканцев громит шестидесяти пятитысячную армию и после трехдневной осады овладевает столицей, насчитывающей полмиллиона жителей, а Руффо, отправившись из Мессины с пятью сторонниками, приумножает этот отряд, который растет как снежный ком, и, пройдя весь полуостров от Реджо до моста Магдалины, появляется в Неаполе во главе сорока тысяч санфедистов и восстанавливает на престоле свергнутого короля.
Только в Неаполе с его невежественным, изменчивым и суеверным населением могут совершаться дела столь немыслимые, становясь достоянием истории.
Итак, вот общая картина:
вторжение французов, провозглашение Партенопейской республики, деятельность выдающихся личностей, прославивших Неаполь в течение четырех месяцев, пока существовала республика, санфедистская реакция Руффо, восстановление Фердинанда на троне и последовавшие за этим убийства.
Что же касается действующих лиц, то, как и в других наших сочинениях такого рода, среди них есть и исторические и вымышленные.
Нашим читателям может показаться странным, что мы без каких бы то ни было оправданий предлагаем их вниманию персонажей, являющихся плодом нашей фантазии и относящихся к романтической части книги; но в продолжение более четверти века эти читатели были к нам столь снисходительны, что, вновь выступая после семи- или восьмилетнего молчания, мы считаем излишним взывать к их прежней благосклонности. Пусть отнесутся они к нам так же, как раньше, и мы будем вполне удовлетворены.
Зато о некоторых исторических персонажах нам представляется необходимым поговорить особо, иначе мы рискуем, что их примут если не за плоды вымысла, то, по меньшей мере, за маски, наряженные по нашей прихоти: до такой степени эти личности своими забавными причудами или звериной жестокостью превосходят не только все, что мы видим своими глазами, но и все, что можно себе представить.
Так, мы нигде не найдем королевства, подобного тому, какое создал Фердинанд, и народа, характерным представителем которого мог бы служить Маммоне. Как видите, я беру крайние точки социальной лестницы: короля — главу государства, крестьянина — главаря шайки.
Начнем с короля и, чтобы убежденные роялисты не обвинили нас в неуважении к монархии, обратимся к человеку, дважды посетившему Неаполь, видевшему и изучавшему короля Фердинанда в то самое время, в какое потребности нашего сюжета вынуждают нас теперь вывести его на сцену. Человек этот — Жозеф Гориани, французский гражданин, как он сам себя именует, автор книги «Тайные критические заметки о дворах, правительствах и нравах крупнейших итальянских государств».
Приведем три отрывка из этой книги и покажем неаполитанского короля учеником, охотником, рыболовом.
Теперь уже говорю не я, а Гориани.
ВОСПИТАНИЕ НЕАПОЛИТАНСКОГО КОРОЛЯ
«Когда скончался Фердинанд VI, король Испании, Карл III покинул неаполитанский престол, с тем чтобы занять престол испанский; при этом он объявил, что старший его сын неспособен править государством, второго сына провозгласил принцем Астурийским, третьего оставил в Неаполе, где тот был, несмотря на малолетство, провозглашен королем. Старший впал в слабоумие из-за дурного обращения с ним королевы, постоянно бившей его, как это делают с детьми дурные матери из простонародья (то была саксонская принцесса, черствая, скупая, властная и злобная). Уезжая в Испанию, Карл счел необходимым приставить к неаполитанскому королю, еще ребенку, почтенного воспитателя. Королева, обладавшая наибольшим влиянием в правительстве, поставила эту должность, одну из важнейших, на торги, и князь Сан Никандро, предложивший наиболее крупную сумму, оказался победителем.
Человек с самой подлой душой, когда-либо прозябавшей в неаполитанской грязи, невежественный, подверженный постыднейшим порокам, никогда ничего не читавший, кроме акафистов Богоматери (ее он особенно чтил, что не мешало ему предаваться самому отвратительному разврату), — вот каков был человек, которому поручили ответственное дело воспитания монарха. Легко представить себе, каковы были последствия такого выбора; сам ничего не зная, он не в состоянии был чему-либо научить своего питомца; но этого было недостаточно: чтобы монарх оставался вечным ребенком, он окружил его подобными себе людьми, удалив всех, кто был достоин уважения и способен внушить мальчику желание учиться. Пользуясь безграничной властью, Сан Никандро торговал своим благоволением, должностями, титулами. Желая сделать короля неспособным наблюдать даже за малейшими деталями управления государством, он рано привил ему вкус к охоте под предлогом, что это будет приятно его отцу, всегда увлекавшемуся этой забавой. Мало того что страсть к охоте отвлекала юного короля от дел, воспитатель внушил ему еще и страсть к рыбной ловле, и с тех пор эти развлечения стали для Фердинанда излюбленными.
Неаполитанский король — натура в высшей степени непоседливая; в детстве эта черта проявлялась в нем особенно сильно: ему нужны были непрерывные развлечения, и воспитатель придумывал для него все новые удовольствия и в то же время старался избавить ребенка от присущей его характеру излишней ласковости и доброты. Сан Никандро знал, что самой любимой забавой принца Астурийского, ныне короля Испании, было сдирать кожу с живых кроликов; он и своего воспитанника приучил к этому; иногда мальчик подстерегал несчастных животных в конце узкого прохода, куда их загоняли, и, вооружившись палкой, которая была ему по силам, убивал их, заливаясь беззаботным детским смехом. Для разнообразия он также ловил кроликов, собак или кошек и развлекался тем, что приказывал подбрасывать их до тех пор, пока они не подыхали; наконец, ради большего удовольствия, он пожелал видеть, как подбрасывают людей, и воспитатель счел это вполне разумным: тут игрушкой для коронованного дитяти стали служить крестьяне, солдаты, мастеровые и даже придворные. Однако по распоряжению Карла III этой благородной забаве был положен конец: малолетнему королю было позволено подбрасывать только животных, притом исключая собак (их король Испании взял под свое католическое и монаршее покровительство).
