Иван Михайлович Майский
Близко-далеко
Глава первая
САМОЛЕТ ИДЕТ НА ВОСТОК
– Итак, вы имеете все необходимые инструкции… В случае надобности телеграфируйте – получите дополнительные указания. Ясно?
– Так точно, товарищ контр-адмирал, все ясно.
– Когда вы отлетаете?
– Завтра, четвертого ноября, в пять ноль-ноль.
– Один?
– Со мной едет жена, товарищ контр-адмирал. Едва уговорил… Она военный врач и никак не хотела бросать в такое время свой госпиталь.
Контр-адмирал одобрительно кивнул головой.
– Это хорошо, что уговорили жену, – уже несколько менее официальным тоном заметил он. – Негоже человеку на чужбине быть в одиночестве… У вас есть дети?
– Четырехлетний сынишка. Оставляем его у родителей жены…
Усталые глаза контр-адмирала неожиданно мелькнули теплым лучом. Он часто в обращении с подчиненными выходил за рамки строго делового разговора – черта, свойственная старому поколению большевиков. К тому же ему очень нравился этот молодой капитан 3-го ранга: и ясный взгляд и четкая складка губ говорили о силе, о твердом характере.
Контр-адмирал поднялся с кресла и подошел к огромной карте, висевшей на стене. Капитан 3-го ранга последовал за ним. Теперь оба моряка стояли рядом, глядя на цветную панораму континентов и стран; один – стройный мускулистый человек лет тридцати пяти; другой – широкоплечий, чуть погрузневший гигант, которому перевалило за полсотни.
Контр-адмирал, взглянув на район Балтийского моря, усмехнулся.
– Вот она, география военного времени, – начал он простым, почти дружеским тоном. – Вам, товарищ Петров, надо попасть в Стокгольм. Казалось бы, чего проще? Сел на самолет в Ленинграде, и через несколько часов – на месте. Совсем близко! Рукой подать… Ан нет, не выходит! Фронт! Ленинград в кольце блокады… И вот, вам придется…
Контр-адмирал быстро побежал глазами по карте. Его палец, скользя по пестрой поверхности, то и дело останавливался на разных кружочках.
Он говорил:
– Вам придется вместо короткой прямой Ленинград – Стокгольм сделать огромный круг через Малую Азию и Африку. Хорошо еще, если англичане позволят вам лететь по малому кругу: Каир – вдоль Северной Африки к Гибралтару – Лондон – Стокгольм… – Палец описал на карте дугу. – Но я в этом не уверен. Если они не пустят вас по малому кругу, вдоль Средиземного моря, тогда вы должны будете двигаться по большому кругу через весь континент Африки: Каир – Кейптаун – Лондон – Стокгольм. – Контр-адмирал глазами проследил этот второй маршрут. – Вот ведь какую дорогу придется обломать! Так и получается, что сейчас Стокгольм от нас и близко и в то же время далеко…
Контр-адмирал на мгновение задумался, потом, повернувшись к своему собеседнику, неожиданно звонко воскликнул:
– А знаете, товарищ Петров, я вам завидую! Сколько новых стран, новых людей увидите! Хорошо быть молодым!..
Он прошелся по кабинету и уже совсем домашним тоном спросил:
– Вы, кажется, москвич?
– Так точно, товарищ контр-адмирал.
– Родители живы?
– Только отец… Мать умерла несколько лет назад.
– Отец работает?
– Отец в прошлом году вышел на пенсию, но с началом войны вернулся на завод, в цех.
– Где вы учились?
– Кончил среднюю школу, товарищ контр-адмирал, а потом, как комсомолец, пришел во флот. Учился в Ленинграде, в Военно-морском училище имени Фрунзе.
– Н-да… – неопределенно протянул контр-адмирал. – В мои-то времена все было потруднее. Я ведь из архангельских поморов. Впрочем… – Он махнул рукой, как бы желая сказать: «Сейчас не до воспоминаний», и уже более официально закончил: – Позвольте мне, как старшему товарищу, на прощание дать вам совет. Вам придется, капитан, столкнуться совсем с другим миром. В этом мире много наших врагов, но немало и друзей. Каждый советский человек, очутившийся в капиталистическом мире, – это советский посол в миниатюре. На него внимательно смотрят и враги и друзья. По его поведению, действиям, словам судят о нашей стране. Помните это и старайтесь везде, всегда, в любых обстоятельствах оставаться настоящим советским человеком. Будьте осторожны и выдержанны, не поддавайтесь на провокации – а их вам не избежать, – но не будьте робким.
Голос контр-адмирала звучал серьезно, даже немного торжественно, а в глазах, обращенных к Петрову, светилось доброе чувство симпатии. Нет, ему решительно нравился этот молодой моряк, отправляющийся в дальний путь по воздушным и водным океанам!
Крепко пожимая руку Петрову, контр-адмирал сказал:
– Ну, а теперь желаю вам счастливого пути и успеха… – И голосом, в котором слышалось сдержанное волнение, закончил: – Положение наше сейчас тяжелое… Немцы бешено рвутся к Сталинграду. Потери большие.
Кое-кто паникует. Но я нутром, всем нутром своим чувствую: мы устоим! Так и знайте: устоим, а потом выбросим немцев вон! И ваша работа должна помочь нам в этом…
Когда Петров взялся уже за ручку двери, контр-адмирал вдруг шагнул в его сторону.
– По прибытии на место пришлите мне письмо о вашем путешествии, поподробнее… – мягко, словно друга, попросил он. – Не в служебном, а в частном порядке. Адресуйте так: контр-адмиралу Алексею Петровичу Карпову. На конверте поставьте гриф: «Лично». – Он еще раз пожал Петрову руку и с легкой усмешкой повторил: – Право, я вам очень завидую!..
Когда самолет оторвался от земли и стал набирать высоту, Петров вспомнил просьбу контр-адмирала и, вынув из кармана толстую записную книжку, четко вывел на первой странице: «4 ноября 1942 г. 5.00. Отлет из Москвы». Дальше писать пока было нечего. Внизу в полусумраке осеннего утра быстро проносились московские пригороды. Видны были тонкие паутинки железнодорожных путей, крохотные домики и деревья. По шоссе быстро двигались автомобили, точно водяные жучки в летний день по тихой поверхности пруда.
Скоро пригороды кончились, пошла широкая равнина с редкими пятнами небольших рощ. Петров откинулся на спинку сиденья и задумался.
В течение последнего месяца ему, кажется, и думать-то некогда было – так быстро сменялись события, одно неожиданнее другого. Из Кронштадта, где он провел первую военную зиму, его внезапно вызвали в Москву, назначили на работу в Стокгольм. Началась лихорадочная подготовка к совершенно новой деятельности, ознакомление с задачами, документами, материалами, докладами, телеграммами. И все время его не покидало какое-то странное чувство – смешанное чувство гордости и вместе с тем неловкости.
Петров был горд тем, что, когда понадобился человек для важной работы в Скандинавии, из многих офицеров флота выбрали именно его. Значит, есть в нем что-то такое, что позволяет надеяться на него. И в то же время Петрову было неловко и больно. Неловко оттого, что вот уходит он с фронта и в самый разгар войны покидает героическую семью балтийцев. Они будут по-прежнему сражаться с врагом, а он засядет в тихом и безопасном Стокгольме…
