Р. Баллантайн
Коралловый остров
Мои ранние годы и характер. — Жажда приключений в чужих странах. — Отправляюсь в море.
Скитания всегда были моей страстью, радостью моего сердца, солнечным светом существования. В детстве, юношестве и взрослым уже человеком, я всегда был скитальцем.
Была темная, дикая ночь, бушевала буря, когда я родился на пенящейся груди широкого Атлантического океана. Отец мой был моряком, дедушка — капитаном и прадед — морским офицером. Никто точно не мог сказать, чем занимался его отец; но моя дорогая матушка утверждала, что он был моряком, дед которого, со стороны матери, был моряком королевского флота. Во всяком случае, мы знали, что, проследив нашу родословную, можно было убедиться в непосредственной связи нашего семейства с водным пространством. Так было с обеих сторон, потому что моя мать всегда отправлялась с отцом в море во время его длинных путешествий, таким образом проводя большую часть своей жизни на воде.
Вот почему и я унаследовал бродяжнический дух. Вскоре после моего рождения отец мой, будучи уже стариком, вышел в отставку, приобрел небольшой коттедж в одной из рыбацких деревень западной части Англии и устроился оседло, чтобы провести вечер своей жизни на берегах моря, которое в течение многих лет было его домом.
Вскоре после этого начал проявляться скрытый во мне непоседливый дух. Когда мои младенческие ноги уже окрепли, я, не удовлетворяясь ползанием на коленях, начал становиться на ноги, чтобы ходить как человек. Все эти попытки кончались неудачей. Однажды, воспользовавшись отсутствием моей дорогой матери, я сделал некоторое усилие, увенчавшееся, к огромной моей радости, неожиданным успехом. Я фактически достиг порога и, стукнувшись об него, с треском вылетел в лужу грязной воды, расположенную перед домиком моего отца. О, как живо представляется мне ужас моей бедной матери, когда она, вернувшись, нашла меня барахтающимся в грязи, среди стаи крякающих уток. С какой нежностью она сняла с меня насквозь промокшую одежду и обняла мое маленькое тельце.
Годы шли. Мои отлучки из дома становились все более и более частыми, пока наконец, уже постарше, я начал уходить далеко в лес и на берег моря. Успокоился я только тогда, когда отец устроил меня юнгой на каботажное судно и отпустил в море.
В течение нескольких лет, посещая различные морские порты и плавая у родных берегов, я был счастлив. Имя мое было Ральф, но мои друзья прибавили к нему прозвище «Скиталец». Причиной тому была моя страсть к путешествиям. Скиталец — не было моим настоящим именем, но так как иначе меня никогда не называли, я стал на него откликаться. Мои товарищи по судну были хорошими ребятами, и я с ними прекрасно ладил. Правда, они иногда вышучивали меня, но незло, и я часто слышал, как они говорили, что Ральф Скиталец какой-то странный, «старомодный» парень. Это, должен сознаться, меня очень удивляло. Я долго обдумывал фразу, но вынести удовлетворяющего меня заключения не мог. Я был очень тихим и никогда не говорил, пока ко мне не обращались с вопросом. Шуток моих товарищей я не понимал даже тогда, когда они мне их объясняли, что доставляло мне немало огорчений. Видя, что они смеются, я старался улыбаться и делал довольное лицо. Я был очень рассеян и часто, думая о чем-нибудь постороннем, не слышал задаваемых мне вопросов. Но во всем этом я не видел ничего неестественного и никак не мог понять, почему они называют меня «старомодным парнем».
Во время своих путешествий я встречал много моряков, объездивших большую часть земного шара. Должен сознаться, что сердце мое трепетало, когда я слушал их рассказы о приключениях в далеких краях, о страшных бурях, которые им приходилось выдерживать, об опасностях, которым они подвергались, об изумительных животных, которых они видели на суше и на море, и об интересных странах и странных людях, с которыми они встречались. Но из рассказов ничто так не пленяло и не очаровывало моего воображения, как Коралловые острова южных морей. Все эти сведения произвели на меня такое впечатление, что, достигнув пятнадцатилетнего возраста, я во что бы то ни стало решил совершить путешествие по южным морям.
Нелегко было уговорить моих дорогих родителей, чтобы они разрешили мне поехать. Но когда я напомнил своему отцу, что и он никогда не стал бы видным капитаном, если бы остался в каботаже, то он признал мою правоту и дал свое согласие. Моя дорогая мать, видя, что отец окончательно решил мою судьбу, не возражала.
— О, Ральф! — сказала она мне в день нашего расставания. — Возвращайся скорее к нам, дорогой мальчик. Нам, может быть, и жить остается уже недолго.
Я не буду отнимать у читателя времени сообщением обо всем, что произошло до того, как я окончательно распрощался с моими родителями. Достаточно будет сказать, что отец отдал меня на попечение одного своего старого приятеля, торгового капитана, который как раз собирался плыть в южные моря на своем собственном судне «Стрела».
Я со слезами на глазах обещал своей матери исполнять данные ей обещания. Вскоре я очутился на борту «Стрелы» — прекрасного большого корабля, собирающегося плыть к островам Тихого океана.
Отъезд. — Море. — Мои товарищи. — Кое-что о том, что мы видели на дне. — Свирепый шторм и страшное крушение.
Был яркий, теплый солнечный день, когда наш корабль, распустив по ветру свои паруса, поплыл на юг. Как радостно билось мое сердце, когда я слушал дружный хор матросов, вытаскивавших якорь. Капитан покрикивал, люди бегали, исполняя его приказания, благородное судно изогнулось по ветру, и берег начал постепенно исчезать из виду. Я стоял, смотрел вперед, и мне казалось, что все это сон. Мальчиков на судне было много, но двое из них сразу стали моими любимцами.
Первый, Джек Мартин, — высокий, широкоплечий восемнадцатилетний юноша с красивым, добродушным, уверенным лицом. Он был хорошо образован; умный, сердечный, благородный в поступках, но кроткий и тихий по характеру. Словом, Джек был моим любимцем и сразу ответил мне такою же любовью.
Вторым моим другом был Петеркин, маленький, быстрый, смешной, шаловливый мальчонка лет четырнадцати. Шалости Петеркина были всегда безвредны, в противном случае он не пользовался бы такою любовью окружающих.
— Здорово, молодец! — вскричал Джек Мартин, ударяя меня по плечу, в тот день, когда я впервые ступил на судно. — Идем, я покажу тебе твою койку. Мне кажется, что мы будем друзьями, ты мне нравишься.
Джек был прав: он, Петеркин и я стали самыми близкими друзьями, которые когда-либо болтались вместе по бушующим волнам.
