— Что вы здесь делаете, сэр? — спросил Ванслиперкен.
— Ожидаю вас, сэр, как вы изволили приказать.
— А собака где? — продолжал лейтенант, увидев обломки и щепки дверцы.
— Полагаю, что она прогрызла дверцу и ушла!
— Куда ушла?
— Не знаю, сэр, думаю, что к шлюпке! Снарлейиоу, услыхав голос своего господина, взвыл в своем мешке. Костлявый помертвел от страха, но дородная вдовушка как раз вовремя показалась в дверях и ласково позвала Ванслиперкена, так что голос вдовы покрыл вой собаки, и лейтенант последовал за своей повелительницей, лишь наполовину убежденный в правдивости Костлявого.
Очутившись в уютной гостиной вдовы, Ванслиперкен вскоре забыл про собаку, но так как под вечер оргии в Луст-Хауз г-жи Вандерслуш все чаще и чаще требовали ее присутствия, то, зная это, Ванслиперкен всегда старался насладиться ее обществом в раннее время дня, а как только начинало темнеть, возвращался к себе на судно. Костлявый, наблюдавший за своим господином, увидев в окно, что Ванслиперкен подвязывает кортик — признак близкого ухода, — взвалил себе на плечи мешок с собакой и, выйдя к каналу, протекавшему перед фасадом дома вдовы, оглянулся кругом и швырнул мешок в стоячие воды канала как раз в тот момент, когда Ванслиперкен, простившись со вдовой, вышел на крыльцо.
— Кто тут? Это вы, Костлявый?
— Я, сэр! — отвечал бедняга, дрожа от страха.
— Что это за шум я слышал сейчас?
— Шум, сэр?! О, я кинул сейчас камень с мостовой в канал!
— А разве вы не знаете, что это строго воспрещается, сэр? — уже совершенно грозно крикнул лейтенант. — А где мешки из-под сухарей?
— Мешки?! Их взял мистер Шорт для какой-то поклажи!..
— А… Мистер Шорт, прекрасно! А теперь идите за мной, сэр, и не кидайте больше камней в воду! Ведь вы можете убить кого-нибудь! Смотрите, вот и сейчас там плывет лодка! — И мистер Ванслиперкен торопливо направился к шлюпке, которая уже ожидала его, желая удостовериться, там ли его собака. Но, к великому его огорчению, собаки в шлюпке не было, и он сидел угрюмый и озабоченный на корме, размышляя о том, был ли то камень, что Костлявый швырнул в канал, или что другое, решив бесповоротно, что если собака не найдется, то он прикажет килевать Костлявого.
ГЛАВА IX. Жалобы, сожаления, песни и пляска
Понятно, что, едва ступив на палубу, лейтенант прежде всего осведомился, не вернулась ли на судно его собака. Встретил его совсем надлежащим почетом капрал ван-Спиттер, которому Обадиа Кобль вскоре передал начальство на судне, чтобы самому отправиться с остальными матросами на берег и присоединиться к своим товарищам в Луст-Хаузе гостеприимной вдовы. Отрицательный ответ капрала сильно опечалил Ванслиперкена, который уединился в свою каюту в самом скверном расположении духа, потребовав к себе Костлявого. Пока бедняга помогал ему раздеваться, на его долю выпал не один пинок, толчок и даже весьма чувствительный удар кортиком по голове.
Но прежде чем Костлявый был позван вниз к командиру, он успел уже шепнуть одному или двум из своих сообщников, что собаки нет, и что она пропала. Слух о том, что собака пропала, разнесся с быстротой молнии по всему судну и достиг ушей капрала ван-Спиттера, который, проследив этот слух до основания, открыл, что он исходил от Костлявого, и тотчас же отправился известить о том командира.
— Честь имею доложить вам, сэр, что я разузнал, что собака ваша пропала! — начал он.
— Это мне уже известно, капрал! — ответил досадливо Ванслиперкен.
— И я выследил, что слух об этом исходит от Костлявого!
— В самом деле?! Так это ты, негодяй, сообщил этот слух! Говори, где моя собака!
— Бога ради, сэр, — взмолился Костлявый, — я действительно говорил, что она пропала, да так оно и есть, но я ведь не говорил, что знаю, куда она девалась. Убежала и завтра, верно, вернется, я уверен, что она вернется!
Лейтенант Ванслиперкен грозно сдвинул брови и обратился к капралу, не взглянув даже на Костлявого.
— Если завтра поутру к восьми часам моя собака не вернется, то вы, капрал, позаботитесь о том, чтобы были сделаны все необходимые приготовления для килевания этого мерзавца!
— Слушаю, Mynheer! — ответил капрал, весьма довольный тем, что ему поручили принять на себя выполнение жестокого наказания.
— Это очень обидно, сэр, что я должен терпеть из-за этой собаки! Ну, чем я виноват, если она утонула в канале! И если ей вздумалось пойти ко дну, так за что же меня подводить под дно этого куттера? — плакался Костлявый.
— Молчать! Я научу вас, сэр, швырять каменья в канал! Прочь отсюда! — громко прикрикнул Ванслиперкен, и Костлявый поспешил убраться.
Лейтенант же кинулся на свою койку и долго ворочался, придумывая различные планы мести.
Тем временем в Луст-Хаузе, или «доме веселия» в точном переводе, действительно, шло веселье. В большой, ярко освещенной и хорошо натопленной зале было шумно и весело. Эти голландские Луст-Хаузы вовсе не похожи на те портерные — тесные, темные, грязные, где собираются в портовых городах матросы, чтобы пропить и проиграть свои деньги. Здесь все было опрятно, прилично и весело. Вокруг комнаты стояли маленькие столы, накрытые белыми скатертями, кругом них — стулья; середина же залы оставалась свободной для танцующих. В дальнем конце залы, на возвышенной эстраде, помещалось человек пять-шесть музыкантов, которые в продолжение всего вечера играли по желанию посетителей танцы или песни. Между столиками сновали продавщицы орехов, табаку, круто сваренных яиц и разных безделушек, предлагая свои товары. Служанки Луст-Хауза проворно разносили гостям пиво, водку и всякие спиртные напитки. Танцевали здесь и старые, и молодые женщины и девушки, даже девочки-подростки, так как зайти потанцевать в Луст-Хауз здесь не считается предосудительным, и жители квартала заходили сюда повеселиться, а хорошенькие продавщицы — попытать счастья изловить себе мужа из числа этих добродушных веселящихся матросов. Собирающаяся здесь толпа была до того пестра и разнородна по возрасту, платью и языку, что можно подумать, что находишься в маскараде. Чины полиции наблюдали за порядком, немедленно пресекая всякую ссору и удаляя всякого нарушающего порядок и приличия. Вообще здесь наблюдалось не только приличие, но замечалась даже некоторая щеголеватость, особенно среди посетительниц.
Здесь, за двумя сдвинутыми вместе столиками, расположились люди экипажа с куттера «Юнгфрау». Зала была полна, но не переполнена; пиво лилось рекою, служанки не успевали разносить; соседи по столикам обменивались между собою шутками, чокались, смеялись, угощали друг друга сластями и орехами, зашучивали с бойкими продавщицами. Когда замолкли музыканты и прекращались на время танцы, кто-нибудь начинал наигрывать на своей скрипке или гитаре и запевал какую-нибудь песню, а другие слушали среди всеобщей тишины, где надо подпевая вполголоса или подхватывая хором. Потом сыпались одобрения и новые шутки, и наступала очередь следующего доброхотного певца.
