– Отчего ты смотришь так на меня, странник? Или в тех местах, откуда ты родом, не считается невежливым заглядывать человеку в рот во время еды?
Ноэль, не обращая внимания на эти слова и все так же с изумлением глядя на рыцаря, попросил его, переглянувшись с оруженосцем:
– Покажи мне свои руки, путник.
– Руки? – нахмурился тот. – Зачем это?
– Я прошу тебя. Этим ты разрешишь наш маленький спор.
Недоумевая, рыцарь протянул вперед обе руки ладонями вниз.
– Ну вот, я же говорил, – усмехнувшись, прошептал Арни.
Ноэль отшатнулся и, не сводя глаз с собеседника, воскликнул:
– Ангелы небесные… Женщина?!
Рыцарь уронил яблоко, которое держал между ног, вскочил с места и схватился за рукоять меча.
– Я?! Ты это мне?! Как смел ты бросить такие слова мне в лицо? Если ты победил меня в поединке, разве это дает тебе право насмехаться надо мной, оскорбляя меня?
Ноэль, глядя на него, только смеялся и качал головой, обмениваясь взглядами со своим оруженосцем. Кажется, эта сцена забавляла обоих. Но не их недавнего сотрапезника. Он побагровел, сжал зубы; из глаз – того и гляди посыплются разящие стрелы ненависти.
– Обнажай свое оружие, рыцарь! – выкрикнул он, вынимая меч. – Клянусь, за эту шутку ты ответишь мне. Тебе не удастся уйти безнаказанным, и не воображай, что ты сильнее меня… – Неожиданно он нахмурился: – Отчего ты не принимаешь мой вызов? А-а, ты не привык драться пешим, только на коне? Или ты… Да в чем дело, черт возьми? Отчего ты хохочешь и не встаешь? Объясни же мне, что все это значит?
Ноэль, по-прежнему не вставая с места и глядя на рыцаря с улыбкой, ответил ему:
– Мой отец говорит мне: «Мой сын, ты можешь драться один против двух, трех, пяти, даже десяти человек, но никогда не дерись с женщиной. Это противно рыцарской чести. Мы не франки; только в той варварской стране мужчина может обнажить свое оружие против дамы».
Путник долго молчал, тяжело дыша и хмуро глядя на обоих сотрапезников. Потом бросил меч в ножны, опустил взгляд и уселся на прежнее место, ни слова не говоря. Впрочем, пытался было что-то произнести, разжимая губы. Потом увидел яблоко в траве и, как ни в чем не бывало, подняв, надкусил его. Наконец, пробурчав: «Будь все проклято!», покосился на молодого графа и спросил, не скрывая любопытства:
– Скажи, как догадался?
Ноэль объяснил, ориентируясь на признаки, указывающие, что перед ним женщина. Потом прибавил:
– Но я все еще сомневался, если бы не яблоко и не твои руки. Мужчина всегда сдвигает ноги, если ему что-то бросают; женщина при этом разводит их в стороны. А когда мужчину просят показать руки, он протягивает их ладонями кверху. Женщина поступает наоборот.
Рыцарь усмехнулся, посмотрел на свои ноги, потом на руки и покачал головой.
– Что же, сам пришел к такому выводу или подсказал кто? – снова поинтересовался он. – Сдается мне, это твой оруженосец, его рожа сразу показалась мне хитрой, как у лисенка.
– Правда твоя, – ответил Ноэль. – Без него мне не разгадать бы этой загадки.
Сощурив глаза, рыцарь поглядел на оруженосца:
– Смышлен, однако, плут. Видимо, не раз тебе, бездельник, приходилось бегать за девчонками и наблюдать их повадки?
– На то и овца, чтобы ее стричь, – наклонил голову Арни. – Только я, госпожа, никогда не посмел бы коснуться твоей тайны, если бы не чуял, что не простая ты женщина. Будь я проклят, если встреча с тобой не сулит моему господину удачу и счастье.
– Ого! Даже счастье? Уж не в жены ли прочишь меня своему хозяину? Рановато же. Скоро расцвел цветок, да столь скоро и опасть может. Однако угадал ты, рыцарь, – дама поглядела на Ноэля, – женщина перед тобой. Не казни себя, что, не распознав, кинулся в битву. Даже родная мать попадает впросак: увидев меня в монастыре, спрашивает, что здесь делает мужчина.
– Кто же у тебя мать?
– Аббатиса. Я – ее единственная дочь и зовут меня Агнес.
Ноэль замер. Аббатиса!.. Потом подумал, что это еще ни о чем не говорит.
– Так ты монахиня?
– Когда у короля родится сын, это еще не значит, что он будет монархом. Я живу в замке герцога Баварского, а моя мать – настоятельница регенсбургского монастыря.
– Выходит, пастырскому посоху ты предпочла копье, а монашеской рясе – кольчугу? Почему?
– Во мне живет дух рыцаря, а не монаха. Я не желаю давать никаких обетов и менять мирскую одежду на поповскую. Я не фанатична и не лицемерна – именно такие личности, с одной стороны, живут в монастырях. С другой стороны, монастырь – это тюрьма, куда водворяют тех, кого общество выбросило за борт. Со мной такие номера не проходят, я сама выброшу кого угодно, пусть даже то будет архиепископ или сам папа римский. Бог сказал: «Не служи никому, кроме Меня». И монахи свято блюдут эту заповедь. А я не желаю махать кадилом, если могу рубить мечом! Я не хочу благоговейно целовать распятие, если моя рука крепко держит копье!
– Что ж, неудивительно, – оглядел Ноэль с головы до ног несостоявшуюся монахиню. – Для такого роста и плеч двери монастырских келий слишком узки, а в самой келье ты просто задохнулась бы. К тому же ты, бесспорно, сильна. Куда деть силу в монастыре?
– Уйти я решила после того, как к нам однажды забрели два рыцаря. Будет время, расскажу об этом. А что сила во мне недюжинная, я поняла, когда одному канонику вздумалось обрушить на меня изречения Христа из Нагорной проповеди, а потом пугать муками ада за несоблюдение божьих заповедей. Я сказала ему, чтобы замолчал и убирался вон, не то я вышвырну его за дверь. Но он замахал распятием, желая заставить меня, как дочь аббатисы, заниматься вопросами богословия, признавать всевозможные таинства и формулы, участвовать в нелепых обрядах. Недолго думая, я схватила его одной рукой за шиворот, другой за ногу и вышвырнула в окно. Бедняге не повезло: мало того, что он поранился об оконные рамы, его еще угораздило упасть прямо на ограду, а она в монастыре из металлических прутьев. Как копья, воткнутые в землю тупым концом, остриями своими они смотрят в небо. Услышав крик, я выглянула в оконный проем. Всё было кончено в одно мгновение. Несчастный каноник корчился в муках сразу на трех прутьях.
Мать, узнав, пришла в ужас. Хотела меня спрятать, да выдали однокашницы, я ведь тогда училась в монастырской школе, прошла весь курс наук, все семь свободных искусств постигла. Епископ рассвирепел, грозил предать меня смертной казни. Я смотрела на него, слушала и думала о том, что мне ничего не стоит задушить его двумя пальцами, как котенка. Маленький, тщедушный, крысиная морда с выпученными глазами. Ну, а рука у меня – сам видишь – одна ладонь с его голову. Но не хватало еще второго убийства! И без того на мою мать стали недобро поглядывать, а уж на меня-то… Словом, едва не сгноили в тюрьме. Спас герцог. Сунул епископу горсть безделушек, тот и замолчал. А герцог взял меня к себе. Спросил, чего бы я хотела? Услышав ответ, кивнул и сказал, смеясь: «Я знал, что ты хочешь стать воином. Всё остальное не для твоих рук». И он научил меня всему. Так я стала рыцарем.
– Куда же ты направляешься сейчас? – поинтересовался Ноэль. – Я еду в Туль. Может, и тебя герцог послал туда с каким-нибудь поручением?
– Нет, – ответила Агнес, – моя мать приказала мне ехать в Мец. Умерла Аделаида Лотарингская; они с матерью крепко дружили. Так что я направляюсь на похороны. Впрочем, теперь мне придется поклониться лишь могиле, которую я украшу цветами. Эта женщина настоящая благодетельница нашей семьи. Она подарила нам дворец в Регенсбурге, сделала мать аббатисой, наконец, это благодаря ей герцог Баварский занялся устройством моей судьбы. Бедная графиня Аделаида… Не поверишь, рыцарь, как это печально для нас с матерью. Одно утешает: хоть пожила. Ей было уже что-то около семидесяти. Мать лет на десять моложе ее. Она бы и сама отправилась в дорогу, но неожиданно захворала. Лежит в своей келье, почти никуда не выходит. Монашенки роем вьются вокруг нее, пытаясь как-то помочь, но она твердит, что пришел срок и ей пора на прием к Создателю.
– А врачи? Что же они?..
– Разводят руками. Впрочем, советуют что-то, но мать их не слушает. Говорит, их снадобья раньше времени доставят ее к вратам обители небесной, а ей еще надо дождаться меня. Она хочет услышать о последних днях своей близкой подруги.
– И давно уже она никуда не выходит?
– С месяц или больше.
Ноэль задумался. Слова отца вспомнились ему. Он говорил, что Вия – великая знахарка, нет болезни, что ей неподвластна. Вот бы привезти ее в монастырь! Но, боже мой, где он найдет ее, кто поможет ему в этих поисках? Кто подскажет, где сейчас его родная мать, которую он, считай, никогда и не видел?
– Отчего печаль в твоих глазах? – спросила его Агнес. – Что-то случилось? Быть может, и у тебя горе, и в этом смысле мы с тобой родственные души? Скажи, мне хотелось бы помочь тебе.
– Нет, Агнес. И не горе это, а, пожалуй, судьба. Вот у тебя есть мать, а у меня нет. Я никогда ее не видел и даже не знаю, жива ли она еще. Мы с отцом одни на этом свете, живем в замке с высокой каменной башней.
