Отказ хозяина от выпивки и его упоминание о какихто особенных делах вызвали у Княжича немалый интерес. Без всякого стеснения, сказалась побратимова наука, Ванька принялся разглядывать торговца, имевшего довольно странный вид. Ростом он никак не уступал далеко не мелкому Кольцо. В плечах широк, но худоват. Толстогубый рот скрывали вислые усы и короткая, остриженная клинышком бородка, посеребренные густою проседью. Совсем седые волосы, росшие почти что от бровей, малость кучерявились. Пан, пожалуй, был по-своему даже красив, однако имелось в его облике что-то нехорошее, отталкивающее. Особенно Ивану не понравились глубоко посаженные, черные как уголь глаза, в которых легко угадывался изворотливый ум и неизживаемый, похоже, ставший уже привычным, страх.
– Либо он трус несусветный, либо дела ведет настолько мерзкие, что мы, разбойники, просто ангелы в сравнении с ним, – подумал Княжич.
Почуяв Ванькин взгляд, Иосиф вздрогнул, но тут же добродушно улыбнулся:
– Я вижу, пану казаку не терпится на мой товар взглянуть.
Затем, открыв один из сундуков, движением руки пригласил осмотреть его содержимое. Увидев множество красивой, совершенно новой одежды, юный воин сразу позабыл о странном хозяине. Так как все приобретения были намечены заранее, он довольно быстро остановился на красного сафьяна сапогах с чуть загнутыми острыми носками да большими серебряными подковками, широких красного сукна шароварах, трех белых шелковых с золотыми пуговками рубашках, белом шляхетском кунтуше13 и, конечно же, собольей шапке тоже польского покроя, украшенной пером какой-то диковинной птицы.
Пока шальной от радости Иван выбирал себе одежды, Кольцо с купцом вели серьезный разговор.
– Что новое, Иосиф, на Москве творится? Слышал я, будто бы Грозный-государь войну с твоими соплеменниками затеял, – поинтересовался атаман.
– Затеять-то затеял, да только ратные дела идут у вашего царя не шибко гладко. Со шляхетским войском биться – не Казань татарскую покорять. Но это вести старые, а вот встречался я с одним торговым человеком, что недавно из белокаменной вернулся, так вот он о делах куда поинтересней рассказал.
– О чем бы это, – насторожился Кольцо.
– Говорил, что, мол, казаками в кремле изрядно озабочены. Сильно уж набегами своими на Дону и Волге стали докучать, – заговорщически подмигнул Иосиф. – Да и ногайцы с крымцами на вас жалуются. Вот теперь одни бояре советуют царю карательное войско на Дон послать да напрочь извести станичников, а другие – совсем наоборот, дружбу с вами завести и призвать к царю на службу. А кто верх возьмет – один бог знает.
– Да никто не возьмет, – заверил атаман. – Что Грозный-государь решит, то и будет, ему ж, как казаку, никто не указ. Головы сечет всем одинаково, как князьям с боярами, так и мужикам безродным. Ну а насчет того, чтобы карателей на Дон послать, так это песня не новая, не раз уже пропетая. Малой силой придут – побьем, а ежели всем царевым войском навалятся, так снимемся со станиц да в Дикое Поле уйдем, а там – ищи свищи.
– Понятно, – задумчиво изрек Иосиф и, в свою очередь, спросил:
– Как ты думаешь, пойдут казаки на службу государю Грозному, аль нет.
– Казаки, Иосиф, тоже разные бывают, – вздохнул Кольцо. – Как мне, к примеру, дорога в войско царское навсегда заказана, но есть ведь и такие, которые уже успели прежние обиды позабыть, или вовсе на Дону родились, вон как Ванька, – кивнул он на – Княжича. – Эти могут пойти, конечно, ежели над ними начальников из казаков поставят. Только мне их наперед уже жаль. Разобьют поляков – вся слава воеводам государевым достанется, а коль удача отвернется, сразу скажут – предали, разбойники, католикам передались. Так паскудно к защитникам отечества, как у нас на Руси, нигде, наверное, не относятся. Помню, как посланники царевы за крымцев да ногайцев нас бесчестили, дескать, мы магометан поганых супротив державы русской озлобляем. Да кабы не казаки, они бы уж пол-Московии в полон поувели. Так что упаси меня, господь, и от любви, и от гнева государева, а также всех его прихвостней, – заключил атаман.
Беседу их нарушил Княжич, обрядившись в свою новую одежду. Иван поинтересовался у хозяина:
– Пан Иосиф, а как у вас с оружием?
Кольцо с торговцем взглянули на него и невольно залюбовались юношей. В собольей шапке, шляхетском кунтуше да новеньких сапожках он впрямь стал похож на княжича, но не станичника, а настоящего отпрыска княжеского рода.
– Ну ты горазд, – с удивлением и малой толикой насмешки оценил побратимовы наряды Ванька-старший. – Шляхтич, да и только, хоть сейчас лазутчиком в Речу Посполиту14 можно посылать.
– Оружие достойное имеется, но хватит ли на него денег у пана казака, – уже без всякого стеснения спросил Иосиф.
Ванька принялся выкладывать на стол содержимое своей сумы, вопрошающе глядя на купца. Тот ловко отделил золотые монеты от серебряных, ссыпал серебро обратно в сумку и снисходительно изрек:
– Я полагаю, этого достаточно.
Кивнув Ивану, мол, иди за мной, он вышел в сенцы, запалил светильник, после чего открыл едва приметную дверцу в чулан. Тусклый огонек чадящей масляной лампады осветил развешанные по стенам сабли, кольчуги, пистоли, расставленные в ряд мушкеты с пищалями и еще много всякого оружия.
И в этот раз Иван довольно быстро сделал выбор, который пал на саблю со слегка изогнутым, отливающим голубоватым блеском клинком, в нарядных, украшенных золотыми звездочками ножнах, пистоль, почти такую же, какую добыл на струге у опричников, и короткую, сподручную для конного бойца пищаль. На жест хозяина в сторону кольчуг Княжич лишь махнул рукой. Не объяснять же пану, что броня у него есть, да непростая, а с царским золотым орлом. Он уже собрался идти обратно в горницу, где их ожидал Кольцо, когда Иосиф собственноручно снял со стены и вручил ему пороховницу из простого бычьего рога, но с красивой серебряной крышкой, да узкий трехгранный наконечник для копья, явно иноземной стали.
– Так для нашего расчета честнее будет, – пояснил купец.
Увидев выбранную Ванькой воинскую справу, побратим взглянул на его золото, что по-прежнему лежало на столе, и одобрительно кивнул. Уже собравшись уходить, он мимоходом глянул в невесть откуда появившийся у пана ларец, вынул из него два перстня, с рубином да яхонтом, тоже одарив торговца изрядной горстью золотых монет. Иосиф провожал столь дорогих гостей аж до самой калитки.
– Ну что, купец, как говорится, и нам хорошо, и тебе не обидно, – похлопал по плечу его Кольцо. – О том, что в городе меня не видел и ничего не слышал обо мне, я думаю, предупреждать тебя не надо.
Княжич на прощание лишь кивнул, еще раз взглянув в глаза хозяину, в которых увидал не только страх, но и плохо скрытую за благостной улыбкой неприязнь.
14
Из города казаки выехали беспрепятственно. Стражи у ворот лишь проводили их недружелюбными взглядами, но вступать в какие-либо переговоры поостереглись. Большого войска в Смоленске в ту пору не было и, захоти Кольцо перевернуть в нем все вверх дном, вряд ли стрелецкий голова всего лишь с сотней своих бойцов смог бы помешать ему.
Разодетый, как жених, Иван ехал впереди ватаги рядом с атаманом. Даже не из интереса, а так, чтоб развлечься разговором, он заявил:
– Все же странный он какой-то, друг твой пан Иосиф. – Ну ты, Ванька, сказанул, – не на шутку возмутился Кольцо. – Средь барыг не то чтобы друзей, но и приятелей отродясь не имел. А знакомство, по атаманскому званию моему, мало ль с кем водить приходится. С иным порой беседуешь, винишко пьешь, а рука сама к сабле тянется, так и хрястнул бы по черепу паскуду, но нельзя. Кто богатую добычу укажет, кто купит ее? У кого сам что нужное приобретешь, да так, чтоб о происхождении твоих денег не спросили. Это вы с Герасимом счастливые люди, сидите в церкви, кроме бога, никого не знаете.
Малость успокоившись, он продолжил поучать своего юного собрата.
– А про торгашей не думай, что они такие тихие да ласковые. Погоди, рано или поздно эти твари хитроблудые огромадную силу обретут, всем нам место под солнцем укажут. Того ж Иосифа возьми. Ты за тряпки ему, считай, все деньги отдал и еще от счастья сияешь. А другие казачки сколько золота да серебра за сивуху да блудниц по кабакам спустили, но кабаки-то все в округе Иосифу принадлежат. Вот и получается, что пан одною хитростью головы своей, в отличие от нас, ни под саблю, ни под петлю палача не подставляя и царского любимца осадил и немалые деньжищи положил в карман. Нет, Ванька, нету правды на земле. Коли станешь жить по совести, не обманывать людей да грабежом не заниматься – весь свой век в рванье проходишь и будешь милостыней питаться, правда, ежели ее еще дадут.
С полчаса они ехали молча, притихший Княжич больше не пытался завести беседу, Кольцо продолжил ее сам.
