И так всю ночь, то трогательно плакала девочка, то вопил неусыпный Костаки.
Свежим утром Денис очнулся все среди той же рыбьей вони, готовым к новым передрягам судьбы. Из окошка слышался с моря звон походных фанфар. Денис подпрыгнул, уцепился за окошко и увидел в качающейся синеве множество вычурных кораблей с высокою кормою. Реяли вымпела, трепетали львы, единороги и прочие символы и эмблемы. Трудно было не понять, что это и есть сам великий и победоносный императорский флот.
— Это мегадук Контостефан, — определил с мостика Маврозум, с некоторой гордостью перечислив чины и ранги адмирала — великого князя флота. — Узнаю его знак — черный грифон на золотом поле. О-хо-хо, придется идти к нему на поклон, я его должник!
По его приказу один из пиратов, наскоро обмыв физиономию, надел хитон и отправился с миссией к императорскому флоту. Маврозум напряженно следил за его поездкой сквозь хорошо ограненный алмаз, который имел свойство увеличивать. Через час посланник возвратился с известием — изволят принять.
Пираты спешно приводили себя и лодку в порядок, главное — припрятывали лишнее, императорские матросы славились тем, что и пиратов могли при случае обобрать. И наконец, прифрантившись, словно провинциальная красотка, увесив себя не своими драгоценностями, Маврозум прибыл на флагманский дромон. Лодка его тотчас развернулась, чтобы привезти пленников — дар пиратов великому князю флота.
На мостике высоченной кормы флагманского дромона господин Контостефан изволил играть в шахматы с венецианцем Альдобрандини.
Здесь была тончайшая политика. Дело в том, что лет двадцать тому назад Мануил, как дипломат не очень разборчивый, разорвал отношения с Венецией. Дворы и фактории венецианцев в Византии основательно разорили. Быть может, так и нужно было, потому что купцы обеих стран вечными были конкурентами на Леванте. Но теперь времена меняются, приходится спешно восстанавливать нить дружбы, разорванную с Венецией.
— Ваш ферзь, всесветлейший, — напомнил Альдобрандини. Если византийцев различали по бородам, то с итальянцами это было труднее — у них в моде были бритые подбородки. Красиво причесанный, с волосами по плечам, крупный, еще не старый венецианец скорее напоминал знатную даму или даже богиню. А ведь он был из родовитой фамилии и сам мог сделаться дожем.
— Уверены ли вы, всесветлейший, — спрашивал он, искусно загнав в угол византийского ферзя, — что политика высокого престола по отношению к нам переменится?
Тут матросы ввели пирата, одетого в краденую столу и увешанного побрякушками, и поставили на колени близ адмиральского кресла. Оба шахматиста на него даже глазом не повели.
Глава пиратов, сначала несколько обомлевший, осмелел и стал оглядываться по сторонам.
— Живут же при дворе! — сокрушался он про себя. — А мы-то все по вшивым притонам! Эк какая тут везде позолота, да шелка, да стеклышки цветные…
Игра у него над головою продолжалась, а его как бы все не существовало. «Терпение! — успокаивал он себя. — Терпение есть доблесть сильных». Кто-то из его жертв поразил когда-то его этой фразой.
Мегадук принял с подноса чашу с прохладительным, а вторую предложил партнеру, говоря:
— Не скрою, почтеннейший мой Альдобрандини, противником Венеции, за ее двусмысленную для нас политику в войне с агарянами, был сам венценосец, да хранит его милостивый Христос.
При упоминании императора оба игрока встали и перекрестились. Царь вселенной был тяжко болен и надлежало молиться за него.
— Так вы думаете, если… — туманно выразился Альдобрандини, забирая кроме ферзя еще и ладью. — Все может перемениться?
— Вы же знаете правило, — не менее туманно отвечал партнер. — Смена королей меняет всю партию.
— Пусть, во всяком случае, при высоком дворе знают, — говорил венецианец, продолжая забирать у мегадука фигуру за фигурой, — игра может возобновиться с самыми лучшими намерениями…
Венецианец раскланялся и нырнул под сень зонтиков своей свиты, спустился в гондолу и был таков. Мегадук же, проводив гостя, взглянул на шахматную доску и обнаружил, что по положению фигур он оказывается еще и в выигрыше — ах, этот Альдобрандини, дипломат! Командующий пришел в хорошее расположение духа и тогда изволил заметить Маврозума, все так же скромно стоящего на коленях.
— А, это ты… Давно ты тут?
Пират кланялся и благодарил за некую помощь в одном деле.
Мегадук, продолжая благоволить, пожаловал его из собственных рук чашею с напитком. Окончательно польщенный Маврозум решился представить и свои дары.
— У меня, светлейший, есть кое-что для тебя любопытное… Во-первых, парень один с биографией… Чародей уверяет, что свел его прямиком с того света. Меня вот даже укусил, — поднял он завязанную тряпицей руку.
— Хм, — улыбнулся повелитель флота. — Так он еще и кусается?
Сопровождаемый пиратом, он вышел на главную деку корабля, где между стоящими навытяжку военными матросами были выставлены живые подарки от Маврозума.
— Так это он, что ли? — показал мегадук пальцем на скрученного в узел голого Дениса. — И точно, гладкий, будто лягушка. А почему это он воняет, будто толпа покойников?
Маврозум и окружающие захихикали, чтобы показать, как они ценят остроумие верховного, а тот принял решение.
— Вот что. Ты знаешь, я одновременно и куратор императорских зверинцев. Зверушкам бедным совсем кушать нечего стало. Отдам-ка я его в Львиный ров, раз он такой кусака. Пусть покусается там со львятками, с тигрятками.
Смысл кровавого решения не сразу дошел до Дениса, и не только потому, что предводитель флота по-придворному гнусавил. Когда Дениса со шлюпки влекли на адмиральский дромон, за ним поднимали какую-то женщину, закутанную с головой в покрывало. Может быть, ту, о которой вчера кричали на фелюге, — девочку, девушку? Что-то странно знакомое было в ее движениях и походке.
— Она еще невинна, всесветлейший, — изогнулся Маврозум. — Товар, как говорится, высший сорт, клянусь демонами. Пусть проволокой меня бичуют!
Сдернули покрывало, и пораженный Денис увидел, что это Светка Русина, студентка. Это ее округлое славянское лицо, ее пластическая фигура, только платье нелепое, будто обкусанное понизу. Неужели чародей и ее…
— О-го-го! — оценил Контостефан. — Экая она синеглазка! Как раз, кстати, то, что давно заказывала мне кесарисса Мария, надеюсь, ты знаешь, кто это — старшая дочь государя.
Слепая ярость охватила Дениса, он готов был крушить все эти мачты и снасти, дробить полированные доски, в кровь разбивать головы людей. Но люди у мегадука были привычные к таким бунтам, и через малое время наш Денис был скручен, а рот его заткнут.
