— Ничего она мне не приказывала, а отчего помогло мое средство, я тебе скажу. Разве ты никогда не замечал, что петух закрывает глаза, когда кукарекает?
— Я видел это.
— Если с помощью какого-либо устройства силой удерживать его глаза открытыми, он никогда не запоет. Замечал ли ты, что твой осел всегда поднимает хвост, когда захочет закричать?
— Да, эфенди, он в самом деле так поступает.
— Так позаботься же о том, чтобы он не мог поднять хвост. Тогда он перестанет кричать!
— Значит, отец моего отца на самом деле не заколдован?
— Нет, я же тебе сказал!
— Хамдульиллах! Тысяча благодарностей Аллаху!
Он выбежал из дома, отвязал камень от ослиного хвоста, а потом поспешно вернулся, чтобы еще поучаствовать в трапезе. Тот факт, что подчиненному разрешается сидеть за одним столом с беем, еще раз показал мне, сколь патриархальна жизнь езидов.
Через час, поутру, я поехал прогуляться со своим переводчиком. Мохаммед Эмин решил остаться дома. Он не хотел показываться на людях слишком часто.
— Знаешь ли ты долину Идиз? — спросил я спутника.
— Да.
— Далеко ли до нее?
— Два часа езды.
— Я хотел бы ее посмотреть. Хочешь проводить меня туда?
— Как прикажешь, господин.
Мы выехали по дороге из Баадри. Хотя вряд ли можно было называть дорогой торную тропу, которая круто шла в гору, а потом столь же круто устремлялась вниз, но мой вороной держался храбро. Верхушки склонов сначала покрывал кустарник, постепенно его сменил густой темный лес, под лиственными и хвойными кронами которого мы и поехали. Наконец тропа стала такой опасной, что мы спешились и вынуждены были вести лошадей в поводу. Надо было тщательно осматривать каждое место, прежде чем поставить ногу. Лошадь толмача была привычной к такой местности. Она ступала очень уверенно, используя свой прежний опыт, отличая опасные места от безопасных. Однако у моего вороного был счастливый инстинкт. Конь к тому же был очень осторожным, и я пришел к убеждению, что он после небольшой практики станет хорошим горцем. По меньшей мере, он уже сейчас нисколько не утомился, тогда как у его собрата проступил пот, и тот даже начал задыхаться.
Два часа почти истекли, когда мы попали в ковш, за которым скалы чуть ли не вертикально уходили вниз.
— Вот и долина, — сказал мой проводник.
— Мы сможем спуститься?
— Есть только один путь вниз, и он ведет сюда от Шейх-Ади.
— Им часто пользуются?
— Нет. Он вообще неразличим на местности. Поехали!
Я последовал за ним вдоль кустарниковых зарослей, покрывавших бровку склона, так что одинокий чужестранец не заметил бы тропы. Через какое-то время проводник опять спешился. Он указал вправо.
— Вот здесь можно через лес проехать к Шейх-Ади, но дорогу сумеют найти только езиды. А слева — спуск в долину.
Он раздвинул кусты, и я увидел перед собой обширную котловину, склоны которой круто уходили вверх, а для спуска и подъема оставляли только то место, где находились мы. Держа лошадей в поводу, мы стали спускаться. Добравшись донизу, я смог осмотреть долину во всей ее широте. Она оказалась довольно большой и могла стать убежищем для многих тысяч людей, а многочисленные проплешины на высотах, как и другие признаки, позволяли предполагать, что в недалеком прошлом она уже была обитаемой. Дно долины поросло густой травой, что позволяло надежно спрятать скот, а несколько выкопанных в грунте ям могли дать достаточно питьевой воды очень многим жаждущим.
Мы пустили лошадей попастись, а сами легли в траву. Вскоре я начал разговор, заметив:
— Природа хорошо позаботилась об убежище для людей.
— Оно уже использовалось как укрытие, эфенди. Во время недавних преследований езидов здесь жили в безопасности более тысячи человек. Поэтому ни один сторонник нашей веры не выдаст это место. Ведь оно может понадобиться вновь.
— Кажется, теперь такое время настало.
— Я знаю. Но в этот раз речь идет не о религиозных преследованиях, а о том, чтобы нас ограбить. Губернатор шлет против нас пятнадцать сотен человек, которые должны напасть неожиданно. Но он ошибется. Мы уже много лет не отмечали праздник, поэтому на торжества приедет всякий, кто только сможет, так что мы в силах противопоставить туркам несколько тысяч готовых к бою мужчин.
— Они все вооружены?
— Все. Ты сам увидишь, как стреляют на нашем празднике. Губернатор в течение целого года не тратит на своих солдат столько пороха, сколько мы за эти три дня на приветственные салюты.
— Почему вас преследуют? За веру?
— Нет, это не так, эмир! Губернатору наша вера безразлична. У него только одна цель: обогатиться.
— Я не очень хорошо понимаю вашу веру, — ответил я.
— И ты еще ничего не слышал о ней?
— Очень мало, а тому, что слышал, я не поверил.
— Да, эфенди, о нас говорят много неверного. И ты ничего не узнал ни от моего отца, ни от Пали, ни от Мелафа?
Нет, по меньшей мере — ничего важного. Но я думаю, ты мне кое-что скажешь.
— О эмир, мы никогда не говорим с чужими о нашей вере!
— А я для тебя чужой?
— Нет. Ты спас жизнь отцу и двум другим, а теперь предупредил о турках, как я узнал от бея. Ты будешь единственным, кому я кое-что расскажу. Но должен тебя предупредить, что сам не все знаю.
— А у вас есть такие понятия, которые не каждый может знать?
— Нет. Но разве не бывает в каждом доме вещей, о которых следует знать только взрослым? Наши священники — наши отцы.
— Можно тебе задать несколько вопросов?
— Спрашивай, однако, прошу тебя, не называй имен!
— Я знаю это, но как раз об именах я и хотел бы кое-что узнать. Ответишь ли ты, если я заменю слово?
— Да, насколько смогу.
Этим словом было имя дьявола, которое езиды никогда не произносят. Слово «шайтан» у них настолько запретно, что даже похожих слов старательно избегают. Например, если они заговорят о реке, то всегда скажут «нар», но никогда не произнесут «шат», что очень похоже на первый слог слова «шайтан». Избегают слова «кайтан» («бахрома» или «нить»), как и слова «нааль» («подкова») и «наальбанд» («кузнец»), потому что они напоминают «лаан» («проклятие») и «малюн» («проклятый»). Они говорят о дьяволе иносказательно, и притом с почтением. Они называют его мелек эль-кут (могущественный царь) или мелек таус (царь-павлин).
— Есть ли у вас рядом с добрым Богом еще и другое существо?
— Рядом? Нет. Существо, которое ты имеешь в виду, стоит ниже Бога. Этот кырал мелеклерюн был самым высшим из небесных существ, но Бог был его создателем и господином.
— А что означает присутствие петуха на ваших богослужениях?
— Совсем не то, что ты думаешь. Петух — символ бдительности. Разве ваш Азерат Есау, Сын Божий, не рассказывал о девственницах, ожидающих жениха?
