Сэр Уолтер Вудленд на крупном вороном жеребце занял место рядом с Принцем, уперев в седло королевский штандарт. Со всех сторон вокруг него теснились рыцари и оруженосцы, так что в конце концов из них сформировался мощный эскадрон, вобравший в себя остатки отрядов Уорика, Солсбери и самого принца. Кроме того, строй подкрепили еще четырьмя сотнями копейщиков из резерва. Но все равно, когда Чандос вглядывался в ряды своих, а потом переводил взгляд на огромную французскую армию, с лица его не сходило выражение озабоченности.
– Не нравится мне все это, ваше высочество, – сказал он Принцу вполголоса. – На их стороне слишком большой перевес.
– А как бы поступили вы, Джон? Говорите, что у вас на уме.
– Удерживая их в центре, нам надо исхитриться и атаковать их фланг. Что скажете, Жан? – спросил он, повернувшись к де Бюшу, на темном решительном лице которого ясно читались те же опасения.
– Я согласен с вами, Джон. Король Франции – человек смелый, да и все его окружение тоже, и я не представляю себе, как нам их отбить, если мы не сделаем того, что вы предлагаете. Дайте мне сотню людей, и я попытаюсь.
– Нет, нет, добрый сэр, эту попытку должен сделать я сам, мысль-то моя.
– Нет, Джон. Я хочу, чтобы вы были со мной, – ответил Принц. – Но вы, Жан, правы, вы можете взять это на себя. Ступайте к графу Оксфорду, попросите у него сотню копейщиков и столько же легковооруженных всадников, незаметно обойдите тот курган и атакуйте их; уцелевших лучников выставьте на фланги – пусть расстреляют все стрелы, а потом сражаются кто как может. Подождем, пока французы минуют тот терновый куст, а тогда, Уолтер, выносите мое знамя прямо против знамени французского короля. Славные господа, пусть Господь и мысли о ваших дамах поднимут ваш боевой дух!
Король Франции, видя, что его пехота не произвела на англичан большого впечатления и что во время сражения живые изгороди были уже почти стерты с лица земли и больше не могли служить помехой коннице, приказал всем вновь сесть на лошадей, и теперь в последний решительный бой французское рыцарство шло сплоченным конным строем. В центре передней шеренги ехал король; справа от него с золотой орифламмой в руках скакал Жоффруа де Шарни, а слева, держа стяг с королевскими лилиями, – Эсташ де Рибомон. Рядом с ним был коннетабль, герцог Афинский, а вокруг – яростные, разгоряченные придворные, размахивавшие над головой оружием. Из всех глоток рвался боевой клич. А за королевскими серебряными лилиями теснилось шесть тысяч доблестных воинов самого смелого племени Европы, чьи имена звучали как трубный глас, призывающий к битве, – Боже, Шатильон, Танкервиль и Вентадур.
Сначала они продвигались медленно, сдерживая лошадей, чтобы те не израсходовали силы до начала сокрушительной атаки. Потом перешли на рысь, все ускоряя ее, пока не взяли в галоп. В мгновенье ока остатки живой изгороди были смяты и втоптаны в землю, и тогда широкие шеренги великолепного, закованного в сталь английского рыцарства стремительно рванулись вперед, в последний бой. Опустив повода, терзая шпорами бока коней, две шеренги всадников на предельной скорости прямо и неуклонно мчались навстречу друг другу. Один миг – и две армии сшиблись. Раздался громовый грохот – его слышали со стен жители Пуатье, за добрых семь миль от места сражения.
В этом безумном столкновении двух живых лавин первыми пали с переломанными шеями кони, а у многих всадников, удержавшихся в седлах с высокой лукой, от тяжкого удара размозжило ноги. То тут, то там, когда всадники сталкивались грудь в грудь, кони резко становились на дыбы и тут же падали на спину, давя наездников. Однако большая часть французов на стремительном галопе прорвалась сквозь ослабленные ряды линии обороны и оказалась во вражеском расположении. Фланги англичан расстроились, напор в центре ослабел, и наконец открылся простор для меча, и для коня. Десять акров луговины превратились в бурный водоворот мечущихся голов, сверкающих мечей, которые то взлетали в воздух, то стремительно падали, воздетых рук, колеблющихся плюмажей, поднятых щитов; и над всем этим катились тысячеголосый боевой клич и грохот ударов металла о металл, которые все ширились и разносились по .долине, как океанский прибой, бьющий о скалистые берега. Могучие волны откатывались то в одну сторону долины, то в другую по мере того, как каждая из сторон по очереди сосредоточивала силы для нового натиска. Сойдясь в смертельной схватке, великая Англия и доблестная Франция отважно и пылко вновь и вновь оспаривали друг у друга победу.
Сэр Уолтер Вудленд на своем вороном ворвался в самую гущу боя и устремился к лазорево-серебряному стягу короля Иоанна. По пятам за ним стальным клином следовали Принц, Чандос, Найджел, лорд Реджиналд Кобем, Одли с четырьмя известными оруженосцами и человек двадцать лучших представителей английского и гасконского рыцарства. Они держались все вместе, сдерживая противника градом ударов и мощью своих коней. И все же они продвигались вперед очень медленно: их то и дело накрывали новые волны французской конницы – отбитые с фронта, они тут же обрушивались на англичан с тыла. Иногда под напором этих волн англичане отступали, потом вновь продвигались на несколько шагов, иногда им удавалось просто удержаться на месте, но все же с каждой минутой лазорево-серебряное знамя, реявшее над самой гущей французов, понемногу, но неуклонно приближалось. Была минута, когда дюжине разъяренных, запыхавшихся французов удалось прорвать их ряды и они едва не вырвали знамя у сэра Уолтера Вудленда, но с одной стороны его охраняли Чандос и Найджел, а с другой – Одли со своими оруженосцами, так что никто не сумел бы тронуть его хоть пальцем и остаться в живых.
Но тут позади них раздались отдаленный шум и рев: «Святой Георгий Гиеньский!» Это Капталь де Бюш пошел в атаку. «Святой Георгий Английский!» – раздалось с места главного удара, и издалека донесся ответный клич. Шеренги перед англичанами заколебались. Французы дрогнули. Какой-то рыцарь, маленького роста, с изображением золотого свитка на доспехах, бросился было на Принца, но тут же пал от удара его булавы. Это был герцог Афинский, коннетабль Франции, но смерти его никто не заметил, и схватка продолжалась над его телом. Французские ряды все более редели. Многие поворачивали коней – их боевой дух не выдержал грозного рева, раздавшегося у них в тылу. А маленький клин – Принц, Чандос, Одли и Найджел – по-прежнему продвигался вперед в самом авангарде.
Внезапно в просвете среди редеющих шеренг появился могучий воин в черном, несущий золотое знамя. Он бросил драгоценную ношу какому-то оруженосцу, и тот поскакал с ним прочь. Англичане, словно свора гончих, повисших на крупе оленя, с воплем рванулась за орифламмой, но путь им преградил воин в черном. Громовым голосом он воззвал «Шарни! Шарни! a la rescousse!*» [На выручку! (франц.).] – и под ударом его топора тут же пал сэр Реджиналд Кобем, а за ним и гасконец де Клиссон. Следующий удар обрушился на Найджела, и тот упал на круп коня, однако меч Чандоса тут же пронзил французу нашейник и вошел ему в глотку. Жоффруа де Шарни пал, однако орифламма была спасена.
