Изо дня в день, с жизни в Киле, в замке отца, прошло десять лет! За это время она не поднялась выше, а упала… А ей почти уже тридцать лет. По счастью, никто ни за что не дал бы ей теперь этих тридцати лет. Она казалась многим двадцатидвухлетней женщиной. А в наряде, вечером, оживленная и веселая, изящная и кокетливая, порывистая и нервная в движениях она легко могла сойти за восемнадцатилетнюю девушку.
Жизнь Алины проходила теперь весело, приятно, в блестящей обстановке… Но скоро явилась помеха… Все то же, что и прежде: не хватало денег!
Граф Осинский, передавая Алине большие суммы, уже давно вошел в долги и начал нуждаться, был стеснен в деньгах так, как еще никогда не бывал.
Уговаривать Алину не швырять деньги у него не хватало духа. Внутренне же он сознавался себе, что начинает менее уважать эту женщину, которая, зная его затруднительное положение, продолжает свое мотовство. Впрочем, он объяснял себе часто эту привычку Алины иначе, оправдывая ее тем, что она привыкла с детства тратить большие суммы.
Вскоре денег окончательно уже не было, а молодой граф, в ответе на свои письма и просьбы о присылке денег, получил, наконец, строжайший выговор от отца и печальное письмо от матери, опасавшейся, что сын начал жить иной, распущенной жизнью.
Алина загрустила… Безденежье отзывалось всегда особенно странно… Около недели отношения друзей были натянуты… Близилось бурное объяснение…
Порядочность натуры Осинского, как бы заснувшая под влиянием чувства, понемногу просыпалась в нем и сказывалась сильнее… Чувство к Алине, отравляемое мелкими неприятностями, стало охлаждаться… Многие поступки Алины были ему оскорбительны. Так, несколько раз просил он возлюбленную не забирать всякие ненужные вещи из магазинов в долг, на свое и на его имя… Алина продолжала делать то же, несмотря на обещание, данное накануне…
За это время посланник Огинский, наивно не подозревавший, что красавица «владетельница Азовская» живет на счет его названного племянника, так как уже давно в связи с ним, принужден был сделать выговор Осинскому, как подчиненному… В посольство поступили жалобы кредиторов и ростовщиков за несвоевременную уплату.
Огинский не понимал, куда швыряет молодой человек крупные суммы, так как его образ жизни был скромный и простой.
Осинский не мог дяде сознаться, что блестящая владетельница Азовская – cette chere et Seduisante Dame d’Azow [19] , как звали ее, со всей своей богатой обстановкой живет не за счет городов и земель Азовских, а за его собственный счет.
Признаться в этом – значило выдать свою связь с нею. Каким же образом тогда он, порядочный человек из хорошей семьи, ввел в круг своих соотечественников свою любовницу и содержанку без роду и племени?!
Однажды, делая выговор Осинскому, как посланник и как родственник, Огинский попросил графа скорее уплатить долги и не делать новых.
– Ты кругом должен, мой милый Богдан, – сказал он. – Это уже становится неблаговидно. Я готов дать честное слово, что ты даже решился и у женщин занимать. Я уверен, что ты, пользуясь милостивым вниманием к себе и дружбой нашей прелестной Dame d’Azow, даже и ей задолжал.
– Что?! – с изумлением воскликнул граф.
– Я говорю, что ты, наверное, решился, нуждаясь в деньгах, попросить взаймы и у нее. Тем более что она богата и швыряет страшные суммы. Скажи мне правду – ты ей не должен?..
– Нет! Ни гроша! – сухо вымолвил граф.
– В таком случае, – заметил Огинский строго, – наша очаровательница способна на ложь. А я этого не думал! Ты, верно, забыл…
– Разве она говорила вам?..
– Да. На мой вопрос вчера, должен ли ты ей, она не сразу, но созналась, что дала тебе взаймы тысячу червонцев.
– Это ложь!
– Я ей их заплатил, однако! – уже вспылив, выговорил Огинский. – За тебя! Ради стыда!
Молодой человек только покраснел и едва не лишился чувств от волнения. Оправдать себя – значило обвинить и доказать, что Алина способна на простое мошенничество.
Граф ничего не ответил Огинскому, вышел как виноватый, но, вернувшись домой, в тот же вечер, при свидании, осыпал Алину страшными упреками, обвиняя в обманном вымогательстве денег у посланника.
Алина созналась во всем, расплакалась, и просила прощения, и клялась никогда снова не делать ничего подобного… Мир был заключен, но ненадолго.
Не прошло недели после ссоры и мира, как у Алины появились деньги, и довольно крупная сумма, судя по тому, как она живо начала тратить.
– Откуда они? – день и ночь волновался граф Быть может, опять его имя замешано в получении этих денег?
Но скоро правда сказалась, и между графом и красавицей произошел полный разрыв.
Они уже не видались и только, встречаясь в гостиных круга знакомых, ради приличия здоровались и разговаривали.
Около «владетельницы Азовской» появился и постоянно сопровождал ее повсюду молодой человек, посланник одного германского герцога, красивый и блестящий – граф Рошфор де Валькур.
Пока владетельница Азовская веселилась в Париже, не заботясь о завтрашнем дне, на ее безоблачное существование надвигалась страшная гроза.
Нельзя было и требовать, чтобы подобное безумное существование, и в особенности все проделки Алимэ-Шах-Намэт в Лондоне, остались без последствий.
В те дни, когда волшебница и ведунья была наиболее занята принцем и его очарованием, два раза был у нее в таинственном кабинете вещаний один пожилой германец с просьбой погадать и о его судьбе.
Алимэ разгадала, конечно, его будущность и наговорила ему много… но не разгадала главного – кто он и зачем явился?!
Германец был один из друзей семейства покинутой Фредерики Дитрих, приехавший по делам в Лондон. Первый раз он отправился к знаменитой Алимэ-Шах-Намэт из любопытства, но, пораженный ее сходством с Алиной Шель, пришел второй раз.
Он видел Алину когда-то два раза мельком в Дрездене, но тем не менее узнал ее.
Вернувшись на родину через месяц, он, конечно, тотчас сообщил Фредерике и Генриху Шелю, где исчезнувшая Алина.
Фредерика, тяжело больная от всего перенесенного горя – потери мужа и матери, не могла ничего предпринять. Впрочем, открытие местопребывания ненавистной ей женщины могло и не быть еще поводом к разысканию ее мужа.
Генрих Шель, напрасно более года проискавший свою жену по всей Германии и живший теперь с сестрой после похорон матери, был, конечно, поражен известием о жене. Всего ожидал он; но, конечно, никогда не думал, что Алина сделается фокусницей или акробаткой. Шель даже не поверил приезжему из Лондона вестнику. Он был убежден, что какая-то персианка или турчанка – фокусница, колдунья – просто удивительно похожа на его неблагодарную Алину. Доказательств у саксонца, видевшего эту женщину-фокусницу, не было никаких. Он только честью клялся, что не ошибся и отвечает всем своим состоянием за то, что именующая себя Алимэ-Шах-Намэт – госпожа Алина Шель, с которой он хотя только однажды во время замужества Фредерики виделся и разговаривал в Дрездене.
