Генрих собрался и через три недели был уже в Лондоне… Но Алимэ-Шах-Намэт жила лишь в памяти лондонцев.
Много потерял времени Шель на то, чтобы узнать, где жила колдунья, при какой обстановке, кем окруженная и, наконец, куда скрылась.
Но после многих усилий и хлопот Шель добился своего. Он нашел людей, которые ему указали лиц, допрашивавших арестованную Алину с ее помощником. Генрих узнал официально из документов, что высланная из Англии авантюристка и обманщица Алимэ сама созналась, что жила под двумя вымышленными именами, но сама – саксонка по мужу и по имени Шель. Ее главный помощник – барон Шенк – был еще в тюрьме; но когда Шель в первый раз обратился к нему за справками о жене, то озлобленный барон-философ пообещал только саксонцу взять палку в руки, если он его не оставит немедленно в покое.
Впрочем, Шенк и сам не знал, конечно, куда девалась освобожденная Алина. Он только мог предполагать, и не без основания, что она направилась в Париж, к Осинскому.
Однако во второй визит Генриха, благодаря деньгам и обещанию просить власти об освобождении узника, Шенк заговорил и сказал все, что знал и думал об Алине.
Шель несколько раз посетил барона в его заключении и понял, с кем имеет дело. Шенка испугать было нельзя, и надо было взять его любезностью.
Генрих взялся за дело горячо и стал обещать, что он всячески выхлопочет барону освобождение, даже заплатит деньги некоторым кредиторам. Он даже предлагал Шенку вместе, за его счет, ехать в Париж и далее, если понадобится, чтобы искать Алину.
Разумеется, Шель расспрашивал нового знакомого и о тех лицах, которые окружали Алину. Прежде всего и с особенным озлоблением и с особенной настойчивостью расспрашивал он о Дитрихе.
Хитрый барон, отлично знавший, что Дитрих продолжает сидеть, точно так же как и он, в одной из тюрем Лондона, ни слова не сказал об этом Шелю; это не входило в его расчет. Он понял, что Шель прежде всего отправится на поиски врага, захочет расплатиться с ним, попадет сам в ответ и, может быть, так же будет арестован, вместо того чтобы освобождать других. Поэтому Шенк отвечал Генриху на его вопросы о Дитрихе уклончиво; он будто бы только слышал это имя от Алины, а сам Дитриха никогда не видал.
Между тем честный Генрих поневоле на этот раз хитрил и действовал недобросовестно.
В своих поисках по Европе, чтобы найти Алину, он уже немало истратил сумм напрасно; платить теперь за Шенка он положительно не мог. Выпытав от узника все, что мог, он обманул его и отправился в Париж.
Здесь он надеялся, имея адрес графа Осинского, узнать тотчас же местопребывание Алины.
Что он будет делать? Как встретиться с женою и как поступить с нею? Генрих сам не знал. Злоба и отчаяние после первых дней ее бегства уже давно стихли; прежние чувства, заглушенные на время жаждой мести, теперь снова как будто всплыли наружу. Генрих чувствовал, что он готов простить жену, чтобы обрушиться со своей местью на одного Дитриха.
– Она чиста, как ребенок, – наивно уверял он себя. – Во всем виноват коварный друг-соблазнитель. Одним словом, во всем виноват Дитрих.
Шенк ни слова не сказал ему о похождениях Алины, ни слова не упомянул о Ван-Тойрсе. Графа Осинского он назвал поклонником Алины, сказал, что поляк был безумно влюблен в нее, но, конечно, умолчал об их отношениях.
Таким образом, Генрих, отправляясь в Париж, ничего не знал из недавнего прошлого жены. Он надеялся встретиться с женой, лишь наполовину виноватой, иначе говоря, он готов был на прощение и примирение.
И в те самые дни, когда граф Осинский прервал все сношения с прежней возлюбленной, а около нее появился новый поклонник граф Рошфор, муж красавицы появился в Париже.
Однажды утром, когда молодой секретарь посольства собирался выезжать из дома, ему доложили о господине Шеле.
Недоразумение и объяснение были кратки. Саксонец явился узнать у графа, где находится в настоящее время его жена, бросившая его уже давно и путешествовавшая под разными именами. Одним словом, где та красавица, которая позорнейшим образом обманывала лондонскую публику под именем волшебницы Алимэ.
Разумеется, Осинский сразу ничего не мог понять, но когда он узнал, что Алимэ, госпожа Тремуаль и госпожа Шель – одна и та же личность и что перед ним сидит муж его недавней возлюбленной, то он, конечно, немало был оскорблен в своем прошлом чувстве к этой женщине.
Честный и добрый молодой человек понял, однако, тотчас же, что готовится драма, и в ту же секунду он решил, что не он, конечно, предаст Алину в руки Шеля.
– Я действительно был знаком с госпожой Тремуаль, – сказал он, – во время моего пребывания в Лондоне; затем она приезжала сюда, пробыла здесь около двух недель и уехала в Италию.
Молодой человек, хотя и с трудом, решился на эту ложь, надеясь, что Шель отправится на поиски, но Генрих, бог весть почему, не поверил графу. Он остался в Париже, справляясь об адресах всех иностранок. Много раз до его слуха доносилось имя владетельницы Азовской, которая блистала в высшем кругу, но, конечно, никогда Генриху и на ум не могло прийти, чтобы это была Алина.
Между тем красавица авантюристка, казалось, достигла теперь того, что долго было ее мечтой.
Ее положение и обстановка в Париже были не те, что прежде в Германии и в Лондоне. Теперь она была в блестящем придворном кружке. В доме княгини Сангушко она встречалась со всем двором. Посланник Огинский был в нее серьезно влюблен, а кроме него богатый граф Рошфор не только был влюблен, но даже намеками решился предложить ей руку и сердце. И Алина начинала серьезно подумывать о том, чтоб своей холодностью с Рошфором заставить его на себе жениться.
Но авантюристская жизнь привела ее теперь наконец к тому моменту, когда приходилось распутывать те узлы, которые она, а отчасти и сама судьба завязали…
Почти одновременно два удара разразились над беспечной головкой авантюристки.
С того дня, что Понятовский, любимец русской императрицы, ею покровительствуемый, вступил на престол польский, во всем королевстве начались смуты, и все, что было истинных патриотов, стало эмигрировать. Образовалась известная Барская конфедерация, которая начала упорную борьбу со Станиславом-Августом. Все главные города Европы увидали у себя добровольных изгнанников – польских магнатов.
Сначала силы поляков были разрознены; некоторые из магнатов, пожив за границей, готовы были примириться с Понятовским и вернуться снова на родину, но лето 1772 года изменило положение дел.
Сильные соседи польского королевства отняли у Понятовского большие провинции; примирение стало невозможным, и все, что было патриотов польских, стало энергически действовать против России.
