— Без всякого сомнения,— отозвался Шлеве, уже обретая прежнее высокомерие.
— Ребенок беден, господин барон, вы, вероятно, это слышали, и ваш долг — заплатить за его лечение.
Шлеве со сдержанной ненавистью посмотрел на князя.
— При таких обстоятельствах хозяин экипажа не виноват,— возразил он.
— Потрудитесь сесть в экипаж,— холодно сказал Эбергард.— Объяснения при подобных обстоятельствах, где говорят факты и кровь, не только излишни, но и вредны! Как тебя зовут, милый мальчик? — обратился он к ребенку, чтобы отвлечь от Шлеве внимание толпы.— Так как тебя зовут, мой бедный мальчик?
— Он немой! — воскликнуло несколько голосов.
— Он сын могильщика из церкви Святого Павла,— объяснила одна из женщин.
— Это тут, напротив? Ну, тогда я сам отнесу его к родителям! — Говоря это, Эбергард с удивлением наблюдал, как Шлеве сел в экипаж, а кучер поднялся на козлы. Предоставьте мне позаботиться о мальчике,— обратился он к толпе.— Кажется, он, благодарение Богу, получил неопасные повреждения. Успокойтесь и разойдитесь, я позабочусь обо всем! Приближаются жандармы, не нарушайте порядка, друзья! Если кто в чем нуждается или не имеет работы, пусть обратится ко мне. Я готов помочь каждому, насколько позволяют мне средства.
Работники ответили благодарными возгласами, и прежде чем появились жандармы, толпа рассеялась, и только следы крови говорили о случившемся.
Камергер Шлеве приказал гнать лошадей и, кипящий злобой, подъехал ко дворцу принца.
Эбергард с маленьким немым на руках дошел до решетчатой дверцы и открыл ее. Доктор, за которым уже успели сходить, спешил по двору к домику могильщика. Там, по-видимому, еще не знали о случившемся несчастье.
— Здесь живут твои родители? — спросил Эбергард, указывая на домик, возле которого стояли лейка и лопата.
Немой утвердительно кивнул.
— Повреждения нетяжелые,— заключил доктор.— Резина несколько ослабила силу удара.
— Так вы полагаете, что раны не опасны?
— Только небольшой вывих,— доктор осмотрел руки немого мальчика.— Нужно раздеть ребенка и серьезно осмотреть. Часто в первые минуты повреждения бывают незаметны.
Когда князь Монте-Веро с мальчиком на руках приблизился к неприветливому низенькому домику, из двери показалась старая женщина с безобразным лицом. Подбоченясь, она озиралась по сторонам. Внешне она напоминала Ксантипу: ее злые глаза сверкали из-под наморщенного лба, а вся фигура была олицетворением гнева.
При виде этой женщины немой еще сильнее прижался к Эбергарду.
— Это твоя мать? — спросил Эбергард тихо. Малыш отрицательно покачал головой.
— Боже сохрани! — воскликнула женщина, увидев ребенка на руках незнакомого человека и всплеснув руками.— Это что такое? Где ты был, Иоганн?
Эбергард, не зная, что отвечать этой женщине, так как мальчик дал понять, что это не его мать, покачал отрицательно головой, а потом спросил:
— Где родители этого мальчика, милая женщина?
— Какие еще родители? — воскликнула женщина.— Поросенок, опять убежал из дому! Не успели оглянуться! Уж на этот раз ты свое получишь! Отец в своей комнате.
— Отец! Прекрасно, позови его.
— Позвать, его позвать? У него ведь тоже своя работа, как могу я ему помешать? Дайте мне его. О! Да он весь в крови!
Мальчик побледнел, он явно боялся этой женщины.
Эбергард прошел с ним в сени и постучал в первую же дверь.
— Гм! Входите! — послышалось из комнаты.
— Где это он опять шлялся, этот подкидыш? — ворчала старуха, грозя вслед кулаком.— Кровь на руках и на платье. Ну, подожди, тебе достанется!
Эбергард отворил дверь и, нагнувшись, вошел в бедную, но чистую комнату.
Самуил Барцель, могильщик церкви Святого Павла, оказался пожилым человеком, с темными волосами и густой бородой. Он вопросительно посмотрел на вошедшего из-за стола, за которым что-то писал.
— Я принес вашего ребенка,— сказал Эбергард.— Он попал под экипаж камергера Шлеве. Необходимо, чтобы доктор, которого я привел с собой, серьезно его осмотрел. Иначе мальчик может быть калекой.
— Боже милостивый! — воскликнул могильщик.— Иоганн, что ты наделал?
Мальчик протянул ручонки к Барцелю. Старуха тем временем пробралась в комнату, осторожно притворив за собою дверь.
— Переехали его! Не верьте этому, господин Барцель! — ворчала она.
— Замолчи, Урсула! — прикрикнул на нее могильщик, взяв мальчика из рук Эбергарда.— Не следовало тебе ходить за ворота, дитя! За ребятами трудно усмотреть.
— Вот слушали бы меня и заставили его каждый день работать, ничего и не было бы! Большой мальчишка, просто совестно за него! А что люди обо мне подумают!
— А где мать мальчика? — спросил Эбергард, не обращая внимания на воркотню старухи.
— Мать? — повторил могильщик.
— В этом-то и все дело! — перебила негодная женщина.
— Замолчи, Урсула! — рассердился Барцель.— Иди, займись своей работой. Где рассуждают мужчины, женщины не должны вмешиваться.
— Ладно, хотите себя показать перед этим господином! Вам рассказывают басни, а вы верите, что его переехали! Ведь нужно будет и за лекарства платить, и доктору! — продолжала Урсула, выходя из комнаты.— А в доме иной раз и на хлеб не хватает.
— Слава Богу, ушла! — Могильщик закрыл за Урсулой дверь.— Она уже двадцать лет служит у меня в доме и потому считает вправе совать всюду нос. У меня нет жены, господин, я сам раздену и положу мальчика в постель.
Взяв ребенка, Самуил Барцель отворил дверь в узенькую, холодную комнатку. В ней не было никакой мебели, кроме постели. Окно покрывал узорчатый лед.
Мальчик не отрывал взгляда от князя. Что это означало? Было ли это вызвано только добротой Эбергарда? И как объяснить странное чувство, овладевшее князем, когда он с таким участием смотрел на ребенка?
Доктор вскоре убедился, что серьезных повреждений у мальчика нет, хотя малыш горько плакал всякий раз, когда доктор ощупывал его, это были всего лишь ссадины от удара. Но он тотчас замолчал, когда Эбергард, улыбаясь, подошел к нему.
— Это прелестный ребенок,— говорил Самуил Барцель,— и при больших средствах из него вышла бы умная голова. Подумайте, ведь ему только четыре года, а он все понимает. Старая Урсула не особенно расположена к нему, у нее есть на то свои причины. Он ищет у меня защиты, но так как времени у меня немного, то он и норовит всегда убежать из дому. Сначала он стоит у ворот, но как только увидит, что никто за ним не присматривает, перебегает дорогу и усаживается где-нибудь под деревом в Вильдпарке. Там он играет с цветочками, с камешками и забывает подчас о пище и питье. Когда мы находим его там, строго наказываем!
