– Теперь мы остались только вдвоем, Рой-Младший, и я молю Господа, чтобы ты выжил, чтобы я смогла научить тебя ходить, говорить, понимать и потом уж… «А что… потом уж?! – ужаснулась она. – Будто не понимаешь, что здесь, на острове, твой сын способен жить лишь до тех пор, пока жива ты? По крайней мере, пока он сам не сможет охотиться. Но ведь так долго ты вряд ли продержишься. И все же ты должна вести себя мужественно, как подобает матери, как подобает аристократке, как подобает герцогине де Роберваль…»
Вернувшись в хижину, она уложила малыша спать и, подбросив в костер дров, осмотрела свое оружие: аркебузы, арбалет, самодельный лук и копье, ножи, а еще – меч. Все это она разложила так, чтобы даже ночью, в полной темноте, быстро могла вооружиться. Затем, с факелом в руке, сделала ревизию своих припасов: они были скудными. Часть туши песца, двое гусей, из тех, что оставались зимовать на озере, поскольку ослабли и не могли улететь на юг, несколько мороженых рыбин. Этот осмотр приводил ее в уныние. Пока была жива Бастианна, она всегда могла оставить сына с ней. Теперь же Маргрет не могла надолго отлучаться на охоту. Значит, придется еще пару раз сходить на Гусиное озеро, а дальше позаботиться о проруби. Несколько рыбин оставалось в озерце возле залива, однако Маргрет не была уверена, что они не задохнулись подо льдом.
На следующий день она спустилась к озерцу, сделала две проруби и увидела, как рыба метнулась к ним, чтобы отдышаться. В этот день она сумела наловить полную корзину рыбы и до вечера подготавливала ее к замораживанию, а несколько рыбин посолила. У нее еще было немного соли, которую Бастианне удалось насушить из бочки с соленьем, да сэкономить из того мешочка соли, которую оставил матрос, перевозивший их на шлюпке. Но эту соль она берегла; что-что, а соль и в самом деле была сейчас на вес золота.
Хотя на неделю – вторую пищи ей хватило бы, все же Маргрет решила проведать Гусиное озеро. Если северная, более теплая часть, подпитываемая горячим источником, еще не замерзла, там могли быть гуси. И она не ошиблась: пятеро гусей действительно плавали на небольшом пятачке все еще чистого озера.
Бросая камни и палицы, она сумела подбить две птицы и с этим трофеем – довольная собой и уже более спокойная за сына – возвращалась к хижине. Каков же был ее ужас, когда недалеко от жертвенника она вдруг увидела…медведя.
– Этого не может быть! – прошептала она. – Конец октября, а может, уже начало ноября. Медведь должен был впасть в спячку. Этого просто не может быть, – шептала она, топчась на опушке ельника и не зная, как ей быть дальше. По рассказам охотников, которые собирались в их замке, она знала, что не впавшие в спячку медведи-шатуны бывают особенно свирепыми и опасными. А ведь от жертвенника до хижины каких-нибудь три десятка шагов! И там малыш…
Отправляясь на озеро, она не взяла с собой ни аркебузы, ни арбалета, ни даже самодельного лука, а только меч. Она знала, что никаких естественных врагов зимой на острове у нее нет. Большая кошка уничтожена, медведь спит. Да что там, о медведе она попросту забыла. Очевидно, он все это время промышлял где-то на севере острова, где больше лесов и меньше голых скал: на Канадском и Северном мысах, на Персте. Где-то там, очевидно, была и его берлога. За все то время, когда они видели его в последний раз, он, возможно, и появлялся вблизи хижины, однако происходило это крайне редко, и вел он себя миролюбиво. Если, конечно, не считать того, что сожрал добытого Роем лося. Чего Маргрет очень долго не могла ему простить.
Теперь главное было – опередить медведя и оказаться у хижины раньше, чем он. Но как это сделать? Маргрет забросила одного гуся на ветки сосны, а со вторым подбежала к каменной россыпи и тоже забросила его туда, наверх, в заснеженную щель между камнями. За ними она еще вернется. Или пусть они достанутся медведю, лишь бы он не напал на хижину. О собственной безопасности она в эти минуты совершенно не думала.
Взяв в одну руку меч, в другую одну из палиц, которые были у нее в специальном чехле за спиной, она выглянула из-за россыпи. Медведь зашел за стену жертвенника. Вчера она жарила там мясо, чтобы не чадить в хижине, и медведя, очевидно, привлек запах оставленного прута.
Воспользовавшись этим, Маргрет бросилась изо всех сил бежать к хижине. Но для этого нужно было обогнуть скалу и оказаться метрах в двадцати от жертвенника, а значит, и от медведя.
Она была у самой скалы, когда медведь, возможно, учуяв, приближение человека, вышел из-за стены. Маргрет вначале замерла от страха, но затем начала медленно продвигаться вдоль скалы, переложив при этом меч в левую руку, а палицу в правую. Главным ее оружием теперь были палицы.
Поначалу медведь как бы не замечал ее; лишь когда, миновав скалу, она оказалась у озерца Йордана, поднял морду и, глядя в ее сторону, воинственно заревел.
От страха Маргрет влетела на лед Йордана, и, хотя он потрескивал у нее под ногами, буквально проскользила по нему, как на лыжах. Теперь до хижины было совсем близко, но именно в эти мгновения Маргрет поняла свою ошибку. Ей нужно было уводить медведя от хижины, заманивать его к каменной россыпи, а там, взбираясь на валуны, искать спасения и для себя, и для сына. Она же, по существу, сама привела лютого зверя к своему жилищу.
Взревев еще раз, медведь бросился к озеру. Если бы он сразу же метнулся ей наперерез, Маргрет вряд ли успела бы добежать до узкой каменной горловины входа. Но она успела. Преодолев Йордан, зверь оказался совсем близко. Присев, Маргрет тренированным броском метнула палицу, задев одним концом ее медвежью морду. Но это лишь на несколько секунд заставило зверя задержаться, затем он привстал на задние лапы и издал воинственный клич. Теперь враг был рядом, и медведь шел на него на задних лапах, готовый схватиться в единоборстве.
С криком: «Рой! Бастианна! – Маргрет в ужасе ворвалась в хижину и услышала надрывный плач малыша. Но бросаться к нему было некогда. Из всего оружия, которым она могла сейчас воспользоваться, страх подсказывал ей самое надежное. Выхватив из полуугасшего кострища ветку с тлеющим концом, она метнулась в «прихожую» и как раз вовремя; разрушая каменные стенки узкого прохода, медведь нахраписто протискивался к убежищу человека. В порыве страха и ярости Маргрет издала какой-то совершенно безумный нечеловеческий вопль, какой только может издавать жертвующая собой ради спасения детеныша самка, и ткнула раскаленным концом зверю в морду.
Конечно, если бы медведь не застрял между валунами, он наверняка снес бы Маргрет, разорвал ее и разнес все жилище. Но он застрял, и как раз в это время огонь с шипением и болью вонзился ему морду. Издав точно такой же рык ярости и боли, с каким только что встретила его женщина, медведь попятился назад.
