– Не очень. А что?
– Греки не трубят в трубы.
Опираясь на стол, Клит поднялся на ноги.
– ПОДЪЕМ! ПОДЪЕМ, БОЛВАНЫ! В ГОРОДЕ РИМЛЯНЕ! ПОДЪЕМ! ПОДЪЕМ!
Мгновенно все зашевелились. Одолевавшая Ганнона тошнота усилилась. Он подавил ее и с усилием встал.
– Как? Как они могли проникнуть?
– Это ты мне скажи! – крикнул Клит. С диким взглядом он заметался и вскоре уже опоясался мечом. – Наверное, какой-нибудь предатель, – с горьким смехом предположил он. – Города всегда так берут, верно?
– Наверное.
Ганнон нашел под столом свое оружие, там же валялся шлем. По крайней мере, они пришли в таверну, не заходя домой переодеться. Он и Клит оставались в доспехах.
– Откуда звучала труба?
– Кто же знает? Давай, выйдем и разберемся.
Ганнон посмотрел на остальных вокруг. Они представляли собой смесь разных подразделений. Здесь были и ветераны, но большинство составляла молодежь, набранная в войско, когда началась осада. Паника у них на лицах многое ему сказала.
– Ты, ты, ты и ты! – скомандовал Клит.
Четверо солдат, на которых он указал – ветераны, – откликнулись. «Уже кое-что», – подумал Ганнон. Они приблизились.
– Командир? – сказал один.
– Хватайте любое оружие и выходите к нам на улицу, – рявкнул Клит. – Быстро!
– Есть!
Они стали рыскать по полу среди разбитых чаш, пролитого вина и блевотины.
Снаружи царил хаос. Звуки трубы прекратились, но туда-сюда метались обезумевшие люди. Парами и тройками бродили солдаты, многие еще пьяные. Из окна второго этажа какой-то полуодетый командир выкрикивал команды, но солдаты не обращали на него внимания. В воздухе носились противоречивые слухи: римляне прорвались через несколько ворот; они уже перебили половину гарнизона; Эпикид убит; в Большую гавань вошел флот вражеских трирем. Мимо проковыляла женщина с плачущим ребенком, в панике зовя старшего, который потерялся. Какой-то сумасшедший с длинными грязными патлами и пронзительным взглядом громогласно объявлял конец света. Лавочники, только что открывшие свои лавки, захлопывали двери.
Ганнон старался сохранять спокойствие. Несмотря на весь свой боевой опыт, он никогда не бывал в подобной ситуации. «Аврелия, – подумал он. – Аврелия…» То, что она римлянка, не будет значить ничего для обезумевших от крови легионеров. Да защитят ее боги…
– Что нам делать?
В ответ Клит схватил за локоть спешащего мимо солдата. Тот воззрился на него и потянулся к мечу, но потом успокоился, поняв.
– Командир?
– Ради Гадеса, что происходит? – спросил Клит.
– Говорят, отряд римлян поднялся на стену у башни Галеагра. Они перебили гарнизон и двинулись к Гексапилам. Не знаю, но, наверное, сигнал трубы дал знать остальным ублюдкам снаружи, что ворота, одни или несколько, открыты.
Солдат вздрогнул, словно ожидая наказания за такое гибельное известие.
– Спасибо, – сказал Клит.
– Пытаешься найти свою часть?
– Так точно.
– Хорошо. Иди, и да помогут боги нам всем.
Отдав салют, солдат убежал.
Чуть погодя из таверны вышли четверо ветеранов с помятыми лицами и с оружием в руках.
– Ждем приказов, – сказал передний Клиту.
– Хорошо, – ответил тот и посмотрел на Ганнона. – Мои – и твои – солдаты у Гексапил. Там будет страшная резня. Если тот боец прав, наши войска уже перебиты.
– Может быть, и нет, – возразил Ганнон. – Думаю, у нас такой выбор: или ждать, чем ответит Эпикид, рискуя, что, пока мы подойдем к Гексапилам с достаточными силами, все уже будет кончено, – или отправиться туда сейчас, что будет сродни тому, как броситься в кратер Этны.
– Куда ни кинь – все клин, – прорычал Клит. – Сраные римские ублюдки!
«Он не знает, что делать, – подумал Ганнон, – а каждое потерянное мгновение десятикратно ухудшает ситуацию там, где мы нужны».
– Идем к Гексапилам, – объявил он. – Бьюсь об заклад, что Эпикид еще чешет задницу.
Клит покачал головой.
– Да. Это лучший план.
– В каком направлении? – спросил Ганнон.
Он все еще плохо знал даже как пройти к этой таверне от своего жилища, не говоря уж о том, как попасть отсюда к Гексапилам.
Клит указал направо, где давка была сильнее всего.
– Туда.
– Я знаю здешние окольные улицы, – вызвался один из ветеранов. – Так будет быстрее.
– Веди, – велел начальник. – Пошли как можно быстрее. Каждый момент может стоить нам жизни.
– Хорошо.
Ветеран пустился впереди скорым шагом, Клит последовал за ним, а следом и все остальные.
Спазмы в желудке Ганнона намекнули, что уже скоро он извергнет недавно выпитое вино, но ему было все равно. Город мог быть вполне уже захвачен врагом. Они доберутся до Гексапил, где их просто перебьют римляне, и они погибнут зря. Тем временем Аврелия остается одна, беззащитная, дома. Ноги не хотели слушаться молодого человека – так велико было его желание бежать в Эвриал. «Я человек Ганнибала, – повторял он себе. – Меня послали в помощь Сиракузам, чтобы сражаться против Рима. Это мой долг, и он превыше всего. Всего».
Они бежали к Гексапилам, и юноше хотелось, чтобы тоска, какую он теперь испытывал, была следствием вина.
Но она не имела отношения к вину.
Аврелия.
По словам ведущего их солдата, до Гексапил оставалось чуть больше двадцати стадий. В обычных обстоятельствах Ганнон решил бы, что путь будет недолгим, но сегодня все казалось другим. Хотя они быстро двигались по крохотным переулкам и узким проходам между домами, каждый раз, когда появлялись на больших улицах, их задерживал поток людей. Если б они не были вооружены и не двигались так целеустремленно, то не продвинулись бы далеко. Клит не замедлил отдать приказ, чтобы они кричали прохожим посторониться, а потом использовали кулаки и били плашмя мечами, чтобы добиться желаемого результата.
Если пригороды Ахрадина и Тихе были заполнены толпой, то улицы за внутренними стенами были забиты людьми, как бочки – соленой рыбой. Потрясенная, с похмелья, стража открыла ворота, и их опрокинул вал беженцев. Ганнон с некоторым удовлетворением отметил, что Ахрадина и Тихе остаются в руках сиракузцев, но если туда соберутся все жители Эпипол, запасов хватит не надолго. Им удалось против людского потока протиснуться в ворота. Но за воротами толпа так напирала, что продвигаться было возможно только со скоростью улитки. Перепуганные люди кричали и бессмысленно ругались. Какой-то краснощекий жрец требовал, чтобы его пропустили прежде всех остальных. Дети и совсем маленькие младенцы плакали, и взволнованные матери пытались их успокоить. Два осла криком выражали возмущение.
– Проклятье, мы не успеем! – нахмурившись, сказал Клит.
