В глазах Джейкоба зажглись лукавые искорки.
— То есть ты хочешь поменяться со мной местами? Это совсем нетрудно, сам знаешь.
— Нет, этого я не говорил.
Смешок.
— Так я и знал.
— Я имел в виду другое: будь здесь отец, ты услышал бы от него то же самое.
Джейкоб пожал плечами.
— Из-за твоего посредничества это предложение обесценилось.
Исав отлепился от стены.
— Мне пора. Если напишешь письмо, я переправлю его в Бостон.
— Ирония судьбы, не находишь? — Джейкоб принял философский вид. — Не так давно матери и отцу пришлось приучать себя к мысли, что наша семья сократится на одного сына. Сначала у них оставался я, теперь ты.
Исав постучал в дверь. Когда лязгнула щеколда, Джейкоб сказал брату:
— Один совет. Верни Библию отцу. Пусть он сам тебе ее отдаст, когда будет готов.
— Я был у Джейкоба.
— Как он?
— Не так хорошо, как я.
Исав подошел к Абигайль сзади и обнял ее за талию; молодая женщина прижалась головой к его груди.
— Это не смешно! И не по-братски! — Абигайль попыталась отстраниться от Исава, но он крепко держал ее в объятиях.
— Прости, от старых привычек не так-то легко избавиться. Это прозвучало… Прости. Я совсем не то имел в виду. Он в порядке. Несколько развязен, храбрится… Но ему все равно придется взглянуть правде в лицо.
— А что с Мерси? Что будет с ней?
Исав тяжело вздохнул.
— Честно говоря, не знаю. Она очень изменилась. Стала более зрелым человеком. Духовным. Мама будет рядом, утешит ее. Тебе понравится моя мама. Я говорил, что она пишет стихи?
Абигайль слегка отстранилась от Исава и искоса взглянула на него.
— Нет! Не говорил. Знаешь какое-нибудь ее стихотворение?
— Наизусть?
— Конечно!
— Нет. Но пишет она хорошо.
Абигайль снова уютно устроилась в объятиях любимого.
— Я всегда восхищалась поэтами. Они умеют в нескольких словах передать саму суть жизни. Мне бы хотелось встретиться с твоей мамой.
Исав улыбался.
— Я тоже этого хочу. Не сомневаюсь — она тебя полюбит. У вас много общего.
— Какое самомнение!
— О чем это ты?
— Ты намекаешь, причем довольно грубо, на то, что нас объединят любовь к тебе.
— Об этом и речи не шло! Впрочем, твой вариант мне нравится. На самом деле, я хотел сказать, что вас объединяет творчество. Она использует слова, ты воск.
— О! Прости.
Исав сильнее притянул к себе любимую и зарылся лицом в ее шелковистые волосы. Абигайль обхватила его руки и прижалась щекой к его груди.
— Исав?
— М-м?
— Что мы собираемся делать?
— Ты о чем?
— О нас.
Он понял, что его ждет серьезный разговор — а к этому он готов не был. Ему хотелось одного: сохранить все, как есть. Объятия, покой, отсутствие проблем, никакой войны, никаких трудных решений.
— Я не хочу думать об этом.
— Милый, я тоже, но… — она медлила.
Тело Абигайль напряглось, чары любви рассеялись. Жизнь грубо вторглась в их отношения.
— Сегодня я получила записку от Лафайета.
— Да?
— Ничего важного. Он хочет, чтобы я перебралась на американскую территорию. По его словам, я выполнила все свои обязательства. Чем дольше я здесь задерживаюсь, тем больше он за меня тревожится. Особое его беспокойство вызывает дело Моргана. Именно так он выразился. Хотя Лафайет и не говорит об этом прямо, он боится, как бы ты не догадался, что я американская шпионка.
— Ваш маркиз опоздал. — Исав снова поцеловал Абигайль в голову.
— Есть и другая причина… Лафайет не догадывается, что я о ней знаю.
— Какая?
— Следующим местом битвы будет Нью-Йорк.
Исав напрягся.
— Ты уверена?
Абигайль выскользнула из его объятий и повернулась к нему лицом.
— Он боится, что я попаду в самое пекло. Окажусь под перекрестным огнем двух армий.
Внезапно у Исава страшно заболела нога. Какое-то время она тихонько ныла, но ему было так приятно обнимать Абигайль! А теперь боль усилилась. Исав принялся вышагивать по комнате.
— Поедем со мной в Англию, — сказал он.
Абигайль закрыла глаза — казалось, она предвидела эти слова и боялась их.
— Не могу, — выдохнула она.
— Почему?
— Я американская шпионка.
— В Англии никто об этом не знает!
Абигайль покачала головой; этим движением она словно бы подчеркивала несостоятельность его довода. Она была прозорлива, давно работала на секретную службу и умела просчитывать ходы.
— Предположим, я уеду в Англию. Американцы сочтут меня предательницей. Все, что они должны будут сделать, — выпустить несколько газет с разоблачительными статьями. Думаю, после этого англичане не станут со мной церемониться. Даже если я поклянусь, что теперь я на их стороне. Да и потом, я не собираюсь никуда уезжать.
— Ты не хочешь ехать со мной в Англию?
— Я хочу быть с тобой, дорогой, но я не могу поехать в Англию. Я бы никогда не смогла жить в стране, которая так обращается со своими колониями. Не пройдет и года, как меня арестуют за революционную деятельность.
Абигайль шутила, но Исав знал, что она права. Она никогда не будет счастлива в Англии.
— Лучше пойдем вместе к американцам, — сказала Абигайль.
Исав уставился на нее как на сумасшедшую.
— Ага, у них там как раз припасена для меня петля, и они мечтают затянуть ее на моей шее, — отчеканил он.
— Но если я скажу им, что ты меня защитил, если ты поможешь мне выбраться из Нью-Йорка, они, возможно, будут…
Тряхнув головой, Исав резко прервал ее:
— Это говорит твое сердце, а надо руководствоваться здравым смыслом. Вашингтон не так сильно любит меня, как ты.
Абигайль засмеялась.
— Никто не любит тебя так сильно, как я.
Любовь снова их объединила. Исав нежно прижал голову Абигайль к своей груди, она же обвила его руками.
— Так бы и стояла всю жизнь, — прошептала она.
— Думаешь, застав миссис Маттесон и мистера Моргана в такой позе, все растрогаются и оставят их в покое?
— Ну хотя бы на минутку ты можешь быть серьезным? — запротестовала Абигайль и, отстранившись от Исава, взглянула ему в лицо.
Он отвел с ее глаз прядь светлых волос.
— Слишком тяжело.
— А это улучшит твое настроение? — Она привстала на цыпочки и поцеловала его.
Стоя у пылающего жаром камина, отгородившись от всего мира, они обнимались, целовались, болтали и снова целовались.
— Неужели в этом мире для нас нет местечка?
— Есть, у камелька.
— Ненадолго. Американцы наступают.
Вернувшись к себе, Исав почти физически ощутил, как растворится в гнетущей пустоте огромного особняка накопленное им за день общения с Абигайль душевное тепло. Этот мертвый дом оживал лишь под его шагами, свет горел только там, где он его зажег. И больше — никакого движения. Как много значит для атмосферы дома человек! Взять хотя бы эту комнату. Когда Андре был здесь, подле Исава, она была полна жизни и веселила глаз. Такой ее делал Джон. И вот та же комната, но без него. Пустота, сиротливость, грусть.
