Наступает зима… и зимою, в ноябре – в печальный месяц! – я женюсь…
Мне кажется, что страшная катастрофа ожидает меня на пороге счастья. Я боюсь полковника и его сообщников… его сообщников, а также и моих! О! Если бы мне даже пришлось убить их всех до одного, я заставлю их молчать… Жанна должна быть счастлива».
5 ноября.
«Прошли месяцы, дни. Я выйду из своей квартиры холостяка на улице Гельдер с тем, чтобы вернуться туда уже супругом Жанны. Сегодня в одиннадцать часов утра в мэрии десятого квартала состоится подписание брачного контракта, а затем и свадьба в полдень в церкви св. Фомы Аквинского.
В течение месяца, который я провел в Париже, я не видал никого из нашего ужасного общества. Полковник переменил квартиру. Никому не известно, где он; остальных также нет в Париже. Д'Асти живет в Порте и охотится с Эммануэлем, поселившимся в Монгори вместе с женою; Мор-Дье в Италии; Гектор Лемблен в Африке. Да! Бог простил меня… Он хочет, чтобы я был счастлив.
Сегодня де Фруадефон дает бал. Завтра вечером я и Жанна уедем в Испанию, где мы проведем зиму.
Сердце мое стучит… Жанна, Жанна, я люблю тебя».
В ту минуту, когда Гонтран дописывал эти строки, раздался звонок. Маркиз вздрогнул и им овладело странное беспокойство; он поспешно бросил дневник в ящик стола и запер его на ключ.
Было девять часов утра. Уже давно по лестнице того дома, где жил Гонтран, поднялось и спустилось множество людей, и несколько поставщиков звонили в квартиру маркиза.
Но де Ласи не обращал на это ни малейшего внимания и спокойно сидел в халате в своем кабинете, курил, поставив ноги на каминную решетку, и мечтал об ожидавшем его счастье. Раздавшийся звонок показался ему погребальным колоколом. Он был резок и нетерпелив, как звонок кредитора… У Гонтрана не было долгов… Гонтран должен был получить в это утро в приданое за женой шестьдесят тысяч ливров годового дохода.
Бледный, с сильно бьющимся сердцем, маркиз думал, что прошла целая вечность между ударом звонка и приходом слуги.
Лакей, войдя, подал карточку.
– Господин шевалье, – доложил он, – просит господина маркиза принять его, несмотря на то, что теперь еще очень рано.
Гонтран взглянул на визитную карточку и побледнел, как смерть. Он прочел на ней роковое имя:
«Шевалье д'Асти».
Быть может, он отказался бы принять шевалье, но тот уже стоял позади слуги и вошел, прежде чем Гонтран успел ответить. Он подошел быстрыми шагами, с улыбкой, как друг, спешащий сообщить приятную новость.
– Здравствуйте, дорогой маркиз, – сказал он, протягивая руку де Ласи.
Гонтран поспешно встал, как человек, увидевший перед собою отвратительное пресмыкающееся.
– Здравствуйте, маркиз! – повторил шевалье самым любезным тоном.
Слуга вышел, и Гонтран остался наедине с д'Асти. Гонтран растерялся и, несмотря на храбрость, задрожал.
– Сударь… – наконец пробормотал он.
– Как! Дорогой друг, – сказал шевалье, – неужели мое посещение настолько сильно встревожило вас, что вы так странно встречаете меня?..
– Я! Нет… простите меня… шевалье… – пробормотал Гонтран, окончательно растерявшись.
– Друг мой, – продолжал д'Асти, садясь и сжимая руку Гонтрана, которую тот не решился отдернуть, – я в Париже со вчерашнего дня и узнал о вашей женитьбе.
Гонтран вздрогнул.
– Вы правы, для нас, бедных прожигателей жизни, брак – это тихая пристань. Я пришел поздравить вас, как друг, а так как я хотел быть первым из нас…
При этих словах ужас де Ласи усилился.
– … То вы не удивитесь моему несколько раннему визиту.
– Шевалье, – пробормотал де Ласи бледный, как смерть, – благодарю вас…
– Довольно! – остановил его д'Асти. – Я угадываю причину вашего смущения.
– Моего смущения? – спросил Гонтран.
– Вы вообразили, что я явился воспрепятствовать вашему браку от имени наших друзей?
Гонтран все еще чувствовал, что дрожит.
– Успокойтесь, дорогой мой, – продолжал шевалье, – общество «Друзей шпаги» ничего не имеет против уз Гименея; напротив… Доказательством могу служить я, как, кажется…
– Итак, – сказал Гонтран, успокоившийся немного, – вы явились не за тем, чтобы?..
– Я явился только пожать вам руку…
– А не по приказанию полковника?
– Безо всякого приказания.
Де Ласи вздохнул с облегчением.
– Притом полковник, друг мой, вот уже месяц, как путешествует по Италии.
Гонтран почувствовал, как в душе у него воскресла надежда.
– Его сын болен; он все еще не может оправиться от двойной раны; отцу посоветовали поехать в Ниццу и во Флоренцию. Они уехали в октябре и вернутся не ранее конца зимы.
Сердце у Гонтрана начало биться спокойнее.
– Он уехал, – продолжал шевалье, – оставив мне полную доверенность и верховную власть над обществом «Друзей шпаги».
Гонтран снова вздрогнул.
– Но задача моя не трудная… нам ровно нечего делать. Черт возьми! Мы все счастливы и пристроились.
Шевалье взял с камина сигару и продолжал:
– Судите сами: Лемблен женился на вдове генерала де Рювиньи…
При этом имени Гонтран побледнел.
– Эммануэль женился на мадам Мор-Дье и получил свой миллион; я счастливый супруг Маргариты. Мой тесть и дядя, достоуважаемый барон, доставил мне удовольствие – он умер в этом году, и ничто не нарушает моего счастья, кроме мысли, что вы серьезно были влюблены в мою жену, но ваша женитьба успокаивает меня и на этот счет, а потому и мое счастье становится безгранично.
Гонтран взглянул на шевалье и прочел в его глазах полное удовлетворение, и это окончательно его успокоило.
– Итак, – продолжал д'Асти, – с какою целью было основано наше общество? Исправить в нашу пользу ошибки слепого случая, из преследуемых неудачами и разорившихся людей сделать нас богатыми и счастливыми…
– Следовательно, – резко перебил его маркиз, у которого мелькнула безумная надежда, – общество распалось?
– Нисколько, оно всегда будет существовать, но пока оно бездействует.
– А… полковник?
– Ах! Ей-богу, не знаю, чего он захочет еще потребовать от нас, но до сих пор… Ну что ж? Если понадобится, мы окажем ему услугу, пока же он ничего не требует…
При этих словах Гонтран смутно почувствовал, что в отдаленном будущем его ждет какое-то новое несчастье… но полковника не было во Франции… притом, отдавшись всецело своему сыну, он, может быть, даже забыл о таинственном обществе, которое он основал. Когда несчастье далеко, всегда живет надежда, что оно минует нас. Гонтран поддался этой обманчивой надежде и начал видеть в шевалье одною из неприятных друзей, которым мы бываем принуждены улыбаться, но которых стараемся по возможности избегать.
