Дарий увидел и мгновенную гибель колесниц и то, как войско скифов двинулось на него. «Скачут, выстроились, как один человек. Голос их ревет, как море!» – пришли на ум слова оракула. За боевым скифским «Кху–у!» не стало слышно ни топота, ни стука мечей. Подскакав к его пехоте, передние волны конников метнули копья, потом дружно спрянули с седел на головы врага. Страшно орудуя мечами и клиновидными топориками, они перемешались с пехотой Дария. Следующие волны скифской конницы остановились в нескольких шагах от дерущихся и молниеносно натягивали луки. Когорта эллинов набегала на ассирийскую пехоту. Щиты их столкнулись.
– Агай половинкой войска ударил, – сказал царь, зная, что бритощекий военачальник всегда рядом и слушает его. – Почему так?
Во время битв военачальник не очень лебезил перед Дарием. Все внимание его было направлено на неуловимые перемены в рисунке сражения. Поэтому ответил сухо.
– Скоро узнаем, царь. Это Скил губит свое войско, а там, – бритощекий из–за плеча царя показал рукой на левое крыло скифов. – Там Ксар. Его надо бояться. Вели ударить конницей.
Дарий велел. Она обогнула фланги своего построения и понеслась, норовя ударить вбок воинству Скила, а правым крылом вклиниться между конниками Ксара и своими пехотинцами. Персы летели легко, решительно. Белая конница «сынов Дария» неслась метелью лебяжьего пуха, и царь залюбовался ею. Но опять, как и с колесницами, с ними случилось невероятное. Они перемешались, будто споткнулись о что–то. И Дарий напрягся, подозрительно вглядываясь в шевеление у шатра Агая.
«Вот оно!» – холодея, подумал он, видя, как в его конницу полетели даже отсюда заметные черточки. Эти черточки–стрелы смяли его конницу, выбили из седел «сынов». И еще один страшный залп увидел Дарий.
– Ксар пошел! – крикнул военачальник.
Дарий с трудом оторвал взгляд от шатра Агая. Левое крыло старейшины налетело на его прореженную конницу, замело ее, погрудило и обратило в бегство. От шатра Агая тоже хлынула конница, и страшные стрелы воткнулись у шатра Дария. Он тупо смотрел на одну такую, вторая чиркнула его по панцирю и, сорвав несколько золотых бляшек, всадилась в грудь бритощекого. Падая, военачальник схватился руками за плечи царя и чуть не стащил его на землю. Дарий сбросил с себя его руки, и бритощекий, гремя панцирем, ударился оземь.
– Перехитрил скиф, – проговорил Дарий, глядя на сыпанувших из гаремных шатров женщин. Мимо него бежали, орали люди, опрокидывая повозки, катилась не скрестившая мечей индийская пехота. И Дарий испугался. Еще стойко держались ассирийцы и фригийцы, еще крутилась в водовороте рубки мидийская конница, а он поднял на дыбы своего чернотраурного жеребца, развернул и помчал от шатра. За ним кинулись царедворцы и охрана. Бежали евнухи и жены. Повар, готовивший на вертеле барашка, отбросил соусник, поймал под уздцы коня, коих множество носилось по лагерю, потеряв седоков, неуклюже вскарабкался на него и приударил за бегущими.
Клетку с барсами опрокинули. От удара о землю дверка открылась, и звери вырвались на волю. Они метались среди людей, словно отыскивая кого–то. Люди шарахались от них, женщины падали в обморок, но барсы не трогали их. Они крутились, взрыкивали, потом, учуяв что–то, огромными прыжками понеслись вслед бегущим. Налитые кровью глаза их не упускали из виду золотой шлем властелина, человека, которого они видели каждодневно со дна своей дворцовой ямы, ненавидели его и боялись.
А у шатра продолжалась давка. Женщины взбирались на верблюдов, где были построены их походные домики–беседки, визжали, царапались, били неповоротливых евнухов. Белый верблюд с презрительной мордой стал валиться набок. Из беседки посыпались женщины. Кровавя траву, животное тяжко рухнуло, давя полуобнаженные тела. Прыгая через упавших, с пергаментом в руке несся книгописец. Голая по пояс, в одних прозрачных зеленых шароварах выскочила из шатра египтянка Этта. Ее сшибли на землю. Брякая ножными браслетами, она ящерицей заползла в опрокинутую клетку и сквозь прутья глядела на бегущих. Рот у нее был широко разинут, но вопля не было слышно. Рядом пламенем высоким и веселым запылал шатер Дария.
Мидийская конница не сдержала натиска кочевников Ксара и ударилась в бегство. Тяжеловооруженная ассирийская и фригийская пехота взвыла от такого предательства. Пехотинцы бежать не смели. Знали покажут спину – смерть от метких стрел. И они медленно отходили, прикрываясь щитами, но все равно падали тысячами. Скифы теперь были все на конях. Они ехали следом по трупам и разили персов из луков на выбор.
Видя, что с пехотой Дария почти покончено, Ксар отвернул свою конницу и повел ее в погоню за индийцами. На поле сражения остались немногие тысячи Скила и эллинская когорта. Теперь вся тяжесть боя легла на них. Обреченные персы дрались мужественно, а с уходом Ксара навалились на когорту. Их все еще было много.
– Держись, эллины! – раздался где–то голос Гекатея.
Лог рубился в первой шеренге. Только начальные минуты боя не помнил он, зато чем дольше длилось сражение, тем все отчетливее и памятливее врезались в сознание страшные картины. Он оглох от криков и стона, от лязга железа и ударов мечей по щиту и шлему. Ему временами начинало казаться, что все это снится, что вот–вот кто–то разбудит его, и страшный сон прервется, отступит. Но близился полдень, а люди продолжали убивать друг друга, как и в первые минуты сечи.
– Хватит! – закричал он, но голос потонул в реве.
– Астидамант! – надрывался мастер. – Сосандр! Что мы делаем, люди!
Краем глаза он увидел, как поэт на секунду опустил щит и по плечам и шлему Астидаманта застучали мечи.
«Это никогда не прекратится!» – обреченно решил Лог. Он опустил прижатую к груди руку, и с нее, одеревеневшей, соскользнул щит. «Брошу оружие, и все бросят», – отупело подумал он и отбросил меч. Перед ним замелькали заросшие лица ассирийцев, ярко и больно ударил в глаза блеск клинков. Мастер покачнулся, упал на врагов грудью, продавил их строй и ткнулся в землю.
Первой вступившая в сечу конница Скила понесла тяжкий урон. Но, несмотря на уход Ксара, к полудню скифы одолели. Высокие груды тел остались на месте главной схватки, а по ходу отступления персов груды мелели, и наконец их можно было даже не объезжать. Здесь поголовно лежало одно разношерстное воинство Дария.
Когда Лог выбрался из–под упавших на него своих и чужих, первое, что понял – кончилось! С трудом выдрал голову из помятого шлема, развязал ремни изорванного панциря. Отбитые руки ныли, сухость раздирала глотку. Он обернулся. Шатер Агая высился среди повозок цел и невредим. Однако лагерь был пуст. Только охранная тысяча чернела перед шатром. Он посмотрел на разгромленный стан Дария, спохватился, забегал глазами по телам гоплитов и, что искал, увидел. Его друзья лежали рядом. Сосандр левой рукой обнимал поэта. Лог, прихрамывая, пробрался к ним, опустился коленями в месиво из земли и крови, приподнял кудрявую голову Астидаманта. Поэт еще дышал. Панцирь на груди его был вдавлен каким–то жутким ударом, из углов рта выцеживались алые струйки. Поэт разлепил веки, поводил глазами по заваленному трупами полю, захлебываясь, спросил:
