– Я боюсь всякого, кто приближается к вам, не сознавая, по какой священной земле он ступает.
– А, теперь нас будут потчевать Песнью песней, – поддел крестника господин де Керкадью. В глазах Алины засветилась нежность, а ее дядя продолжал добродушно подшучивать над Андре-Луи: – Ты полагаешь, что господину де Жокуру, перед тем, как он вошел в это святилище, следовало снять башмаки?
– Я предпочел бы, чтобы он просто держался подальше. Господин де Жокур – возлюбленный госпожи де Бальби, любовницы Месье. Не знаю, каковы в силу данного обстоятельства отношения этих господ, но, думаю, их рога вполне могли бы стать украшением этой стены. – И он махнул рукой в сторону глядевших на них рогатых оленьих голов.
Сеньор де Гаврийяк переменил положение в кресле.
– Тебе стоило бы выказывать моей племяннице хотя бы половину той почтительности, которой ты требуешь от других, – произнес он и сурово добавил: – Ты опустился до дурно пахнущих сплетен!
– Опустился? Нет нужды опускаться – эти сплетни и так бьют в самые ноздри.
Невинная Алина, наконец понявшая его намек, покраснела и отвела взгляд. Андре-Луи меж тем продолжал развивать тему:
– Госпожа де Бальби – фрейлина ее высочества. А теперь, сударь, эту честь оказали вашей племяннице и моей будущей жене.
– Боже! – воскликнул господин де Керкадью. – На что ты намекаешь? Это чудовищно!
– Согласен с вами, сударь. Это чудовищно. Вам остается только спросить себя, можно ли считать это дурное подобие королевского двора подходящим окружением для вашей племянницы.
– Это было бы невозможно – если бы я тебе поверил.
– Вы мне не верите? – Андре-Луи выглядел удивленным. – А собственным глазам и ушам? Вспомните, как эти люди приняли вчера сообщенные мною новости. Известия, которые должны были вызвать бурю, подняли только легкую рябь на поверхности этого болота.
– Воспитанные люди не выставляют свои чувства напоказ.
– Но они по крайней мере воспринимают сказанное всерьез. Вы заметили в них что-либо подобное, когда миновал их первый испуг? А вы, Алина? – Не дав ей времени ответить, он продолжал: – Месье некоторое время занимал вас беседой – полагаю, дольше, чем это могло понравиться госпоже де Бальби…
– Андре! Что ты такое говоришь? Это возмутительно!
– Отвратительно! – подхватил ее дядюшка.
– Я только хотел спросить, о чем с вами разговаривал принц? Об ужасах прошедшей недели? О судьбе короля, своего брата?
– Нет.
– Тогда о чем же? О чем?
– Я толком не запомнила. Он говорил о… Ах, да ни о чем. Принц был очень любезен, пожалуй, даже льстив… Он говорил… О чем говорит галантный кавалер, беседуя с дамой? Обо всяких пустяках. Кажется, так и было.
– Вам кажется! – мрачно повторил Андре-Луи. Скулы и нос по-волчьи выдавались на его узком лице. – Вы дама и не раз вступали в беседу с галантными кавалерами. Они вели себя так же?
– Ну… приблизительно. Андре, что у вас на уме?
– Да, во имя всего святого – что? – рявкнул господин де Керкадью.
– Ничего. Просто я считаю, что в такое время Месье мог бы найти и другие занятия, нежели галантные беседы с дамами.
– Вы выводите меня из терпения, – не выдержал господин де Керкадью. – Когда первое потрясение от услышанного прошло, его высочество успокоился. Да и о чем ему тревожиться? Через месяц союзники войдут в Париж и освободят его величество.
– Если до того эта провокация не вызовет возмущение народа и народ не убьет Людовика. Вот о чем следовало бы тревожиться его брату. Как бы то ни было, я считаю, что Алина не должна принимать лестное предложение оказаться в кругу придворных дам, включающем госпожу де Бальби.
– Но, ради бога, Андре! – вскричал сеньор де Гаврийяк. – Как мы можем отказаться? Ведь это не предложение, это назначение.
– Ее высочество не королева. Пока.
– Здесь она на положении королевы. Месье – регент de posse,[186] а вскоре может стать им и de facto.[187]
– Значит… – медленно, запинаясь, выговорил Андре, – значит, вы не откажетесь от этого назначения?
Алина грустно посмотрела на него, но ничего не сказала. Андре резко поднялся и снова подошел к окну. Став возле него, он подавленно глядел на заунывный дождь и барабанил пальцами по раме. Де Керкадью, хмурый и раздосадованный, хотел было что-то сказать, но Алина жестом остановила его.
Она встала, подошла к Андре-Луи, обвила его шею затянутой в кисею рукой и, притянув к себе его голову, прижалась к нему щекой.
– Андре! Ну почему ты иногда такой глупый? Неужели ты ревнуешь меня к Месье? Это же нелепо!
Ощутив ее ласку, Андре-Луи смягчился. Их помолвка состоялась всего неделю назад, и каждое ее прикосновение, благодаря новизне и остроте чувств, казалось ему упоительным.
– Моя дорогая, ты так много для меня значишь, что я постоянно за тебя боюсь. Меня пугает этот двор, где испорченность стала едва ли не предметом гордости, и то, какое влияние он может оказать на твою жизнь.
– Но я и раньше жила при дворе, – напомнила ему Алина.
– То было в Версале, но здешний двор не Версаль, хотя и притворяется им изо всех сил.
– А мне ты уже не веришь?
– Ах, что ты! Конечно, я тебе верю!
– Тогда в чем же дело?
Андре-Луи, хмурясь, пытался найти слова, способные выразить то, что он чувствовал, но так и не сумел.
– Не знаю, – признался он. – Наверное, любовь превратила меня в перепуганного глупца.
– В таком случае оставайся им подольше, – со смехом сказала Алина и поцелуем в щеку положила конец спору.
В тот же день мадемуазель де Керкадью приступила к своим почетным обязанностям, и, когда господин де Керкадью с крестником, прибыв в Шенборнлуст, смешались с толпой придворных в той же бело-золотой приемной зале, Алина, очаровательное видение в кораллового цвета тафте с серебряной тесьмой, рассказала им о любезном приеме, который оказала ей графиня Прованская, и о снисходительности Месье.
– Между прочим, Андре, он расспрашивал меня о тебе.
– Обо мне? – насторожился Андре-Луи.
– Ты вчера возбудил его любопытство. Он спросил, какие отношения нас связывают. Я рассказала о нашей помолвке. Он, кажется, удивился, и тогда я поведала ему твою историю: как ты когда-то представлял своего крестного в Генеральных штатах Бретани и проявил себя там как самый блестящий защитник дворянства; как убийство твоего друга, Филиппа де Вильморена, склонило тебя на сторону революционеров; как в конце концов ты пожертвовал своими убеждениями и своим положением ради нашего спасения и вывез нас из Франции. Он выслушал все это с большой благосклонностью, Андре.
– Это он так сказал?
Алина кивнула.
– Он сказал, что ты ведешь себя решительно и он считает тебя храбрым и упорным.
