— Я посмотрю, — сказал он и, поднявшись на ноги, полез наверх.
— Стопори! — Павел схватил его за ногу и стащил вниз. — Каску давай!
Юрген послушно снял каску, протянул Павлу. Тот водрузил ее на штык винтовки, поднял винтовку вверх, держа за низ приклада. Едва каска высунулась над бруствером, как — дзинь! — винтовка завалилась набок, каска покатилась по дну рва, моргая пробоиной.
— Дрянь у вас каски, — заметил Павел, сплевывая. Юрген обиделся за каску, она ему жизнь спасла в первой схватке, там, наверху.
— У вас и таких нет! — запальчиво сказал он.
— Есть. Только не подвезли. У нас каски знатные, от них пуля рикошетит.
— Ага, на складе.
Юрген подобрал каску, посмотрел в просвет отверстия, нежно погладил ее рукой, водрузил на голову — послужит еще!
— А с вашей стороны нас не достанут? — спохватился он.
— Ты кого–нибудь видишь? — спросил Павел.
— Не–а, — ответил Юрген, проводя взглядом поверх вала.
— Вот и они нас не видят. Око не видит — зуб неймет.
— Хорошо, — сказал Юрген, но опустился на землю, от греха подальше. — И сколько тебе искупать? — спросил он через какое–то время.
— До первой крови, — ответил Павел, — кровь — она все искупает.
— Это точно. Это правильно. И гуманно, — Юрген одобрительно кивал головой в такт словам.
— А у вас что — не так? — спросил Павел.
— Нет, не так. Мы же не искупаем вину, мы испытание проходим. А прошли или не прошли, это начальство решает.
— Начальство решит! — издевательски протянул Павел. — Ему дай волю… У нас пуля решает. Пуля надежнее. И честнее. Если уж она тебя помиловала, то после госпиталя ты чист.
— Это правильно, — повторил Юрген.
— У нас в штрафбате не задерживаются, — продолжал Павел, — три дела — это край. Большинство, правда, навсегда освобождаются от всех земных забот, а…
— У меня сегодня третья атака, — прервал его Юрген.
— Ты — везунчик, — сказал Павел.
Юрген замолчал, копаясь в памяти: что есть «везунчик»? А Павел его уже за рукав шинели дергает.
— А у вас что — так и не освобождают?
— Да мы же недавно на фронте.
— А вообще? Что солдатское радио говорит?
— Солдатское радио? Ах, да, понял! Нет, ничего такого не слышал. Да и какая разница? Переведут в другую часть, тоже на фронте, один черт!
— Ну не скажи! Это нас, штрафников, со старыми винтовками валом в атаку гонят — и ни шагу назад! Сзади–то заградотряд с пулеметами стоит, враз срежет. Куда ни кинь, всюду клин. А в обычной части хоть какой–то шанс есть выжить. Там–то пулеметы вперед ставят, не сзади.
— У нас, рассказывают, тоже ставили, — сказал Юрген, — чтобы назад не бежали.
— Ну, у вас–то понятно! Фашисты, одно слово! — с каким–то удовлетворением заметил Павел. — А пленных у вас расстреливают?
— Как это — пленных расстреливать? — удивился Юрген. — Это никак не можно. Это как лежащего бить. — Тут Павел одобрительно кивнул головой. — У нас все время говорят, что красные пленных расстреливают, всех. Все верят. Плена боятся больше фельдфебеля и русской зимы, — улыбнулся Юрген. — А я не верю. Не может такого быть!
— Точно! — воскликнул Павел. — Расстреливали бы — так уж на месте, а их в тыл отправляют, в лагерь, значит. Я сам видел. Сотню, не меньше. Мы на передовую, а они — в тыл. Бредут, носы повесили, вояки, ети их мать!
— Я тоже видел, — тихо сказал Юрген, вспоминая кадры кинохроники.
— Да–а, плен, — протянул Павел и тоже затих, задумавшись.
Вновь загрохотали пушки, застрекотали пулеметы.
— Наши сейчас в атаку пойдут, — сказал Юрген, — тут вам и капут выйдет.
— Это еще бабушка надвое сказала, кому капут выйдет, — ответил Павел, — и кто в атаку пойдет. Наши сегодня с утра должны были через дорогу прорваться и высоту разблокировать, — выдал он одну военную тайну и тут же по инерции другую: — А то у нас ни патронов, ни жратвы, ни водки. Погнали бы нас иначе в эту идиотскую контратаку! А вместо водки подбодрили тем, что сейчас наши из–за дороги нас поддержат, накатят вторым эшелоном. Да, видно, что–то там не заладилось.
— Я и говорю!
— А че тут говорить? Ты слушай! Бой–то с той стороны идет, — Павел махнул рукой на высоту, — наши жмут!
— Нашим тут ближе, — уперся Юрген, — они первыми тут будут.
— Что ж, чему быть, того не миновать, — покорно согласился Павел, — ваши так ваши. Придется мне тогда тебе в плен сдаться, — выговорил он наконец давно бередившую его мысль. — Кому другому бы не сдался, дорого бы шкуру свою продал, а тебе, пожалуй, сдамся, не драться же нам по новой.
— Ну а если твои первыми придут, тогда я тебе сдамся, — великодушно сказал Юрген, нисколько не веря в такую возможность и посему позволяя себе шутливые фантазии, — слушай, а давай я тебе кровь пущу, — он достал нож из кармана шинели, выкинул лезвие, — ватник порежу и грудь немного кольну, а еще лучше — по щеке полосну, все лицо в крови будет, любой увидит, а заживет — только маленький шрам останется, как память о войне.
Сказал вроде как в шутку, а Павел задумался. За ним и Юрген посерьезнел, принялся горячо уговаривать:
— Тебе же амнистия выйдет!
— Нет, бога не обманешь, — с тяжелым вздохом сказал Павел.
— Это точно, не обманешь, — согласился Юрген, — бог — он все видит. Я это только на фронте понял.
— Бога на мякине не проведешь, — сказал Павел и пояснил: — Мы богом майора Яхвина зовем, особиста. Въедливый мужик! И редкая гнида! От него и жизнь наша и смерть зависят.
— Если жизнь и смерть, да еще майор, тогда точно — бог, — сказал Юрген, — надо мной такой же — майор Фрике. А гнида — это что?
Павел снял шапку, запустил пальцы в свою жесткую шевелюру, выдернул волос, сначала рассмотрел его сам, потом поднес к глазам Юргена.
— Видишь белые пятнышки? — сказал он. — Это гниды и есть. Яйца вшей. Что такое вошь, знаешь? А то сейчас поймаю, покажу.
— Знаю, знаю, — замахал рукам Юрген. — Но почему майор — гнида, а не вошь?
— Потому что не вошь ест, а гнида точит, — ответил Павел.
— А–а–а, — протянул Юрген, нисколько не понимающе.
Он убрал лезвие ножа, хотел положить его в карман шинели, но рука сама потянулась к голенищу сапога. «С чего бы это и к чему?» — подумал Юрген.
Бой между тем разгорался. Немец с русским, сидя плечом к плечу, напряженно вслушивались в его отзвуки да провожали взглядами снаряды, пролетавшие над ними.
— Как стрижи, — сказал Юрген.
— Ага, — кивнул головой Павел, — хорошо, что сегодня небо ясное, — усмехнулся он и, наткнувшись на непонимающий взгляд Юргена, пояснил: — Высоко летают.
Сидеть молча, ожидая решения своей судьбы, было невмоготу, и они опять разговорились.
— А стрижи в Германии есть? — спросил Павел.
