— Я думаю, сэр, — сказал Болито, — что здесь замешано третье судно. Нападавшие, или пираты, увидели его паруса и бросились за ним в погоню, зная, что это никуда не денется.
На мгновение ему показалось, что Трегоррен не слышит его. Потом лейтенант негромко произнес:
— Когда мне понадобится ваша помощь, мистер Болито, я попрошу о ней. — Он поднял взгляд, но глаза его были скрыты в тени. — Может вы и сын рангового капитана, и внук флаг-офицера, но для меня вы всего лишь мичман, и не более того!
— Я… я прошу прощения, сэр. — Болито чувствовал, что задыхается от гнева. — Я не хотел вас обидеть.
— Конечно. Я знаю вашу семью. — Дыхание Трегоррена стало прерывистым из-за сдерживаемой ярости. — Я видел красивый дом, таблички на церковной стене! Разумеется, у меня нет прочной основы, которая могла бы помочь мне, но клянусь Богом, на моем корабле вы не дождетесь послабления, ясно?
Он откинулся назад, было заметно, что ему приходится прилагать усилие, чтобы не перейти на крик.
— А теперь иди и передай: пусть спустят сюда линь и вытащат покойника на палубу. Потом пусть уберутся в каюте, здесь воняет, как под виселицей!
Трегоррен потрогал ножку стула. На ней была засохшая кровь, черневшая в косых лучах дневного света. Скорее про себя лейтенант пробормотал:
— Скорее всего, это произошло вчера. Иначе крысы нашли бы сюда дорогу. — Нахлобучив на голову испачканную пятнами морской соли шляпу, он вынырнул из каюты.
Позже, когда Болито и Дансер стояли у фальшборта и смотрели, как шлюпка подходит к борту «Горгоны», чтобы лейтенант мог отдать рапорт, Ричард рассказал другу о случившемся разговоре.
— Держу пари, Дик, что в рапорте капитану от выдаст твои идеи за свои. Это будет вполне в его духе.
Болито прикоснулся к руке друга, вспоминая последние слова Трегоррена, перед тем, как тот спустился в шлюпку:
— Держите судно на курсе, пока вам не дадут распоряжений, и посадите наверху хорошего впередсмотрящего. — Потом лейтенант указал на тело, лежащее у штурвала. — И скиньте его за борт. Не удивлюсь, если кое-кто из вас закончит так же.
Болито бросил взгляд на пустое место, где раньше лежал труп неизвестного. Жестоко и бесцеремонно.
— У меня еще осталось несколько идей, — сказал Ричард и улыбнулся, стараясь избавиться от обуревавшей его ярости. — Теперь мне хотя бы известно, почему он меня не любит.
Дансер подхватил тон, предложенный другом:
— Помнишь того калеку из «Синего столба», Дик? — Мартин обвел рукой палубу и горстку матросов. — Он сказал, что мы оба станем капитанами, и вот, боже правый, у нас уже есть собственный корабль!
Глава 4. «К бою готовсь!»
Офицерская кают-компания «Горгоны», расположенная прямо под большой капитанской каютой, и занимавшая примерно такую же площадь, была набита людьми от переборки до кормовой галереи. К ней примыкали отгороженные белыми парусиновыми ширмами крохотные каютки, а сама она служила местом обитания и приема пищи для лейтенантов, штурмана, офицеров морской пехоты и хирурга, Лэйдлоу.
Однако сейчас, освещенная розовыми лучами заката, проникающими сквозь окна галереи, и светом нескольких фитильных ламп, кают-компания собрала в своих стенах все чины старше унтер-офицерского ранга, за исключением тех, кто был занят исполнением обязанностей по кораблю.
Болито с Дансером примостились у бакборта, рядом с открытым окном, и искали глазами, чем бы подкрепиться. Но если кают-компания и предлагала собравшимся достаточно места, то явно не была настроена сделать пребывание гостей более комфортным. В течение большей части дня, пока «Горгона» и ее консорт медленно шли под умеренными парусами, Болито и Дансер волновались и строили догадки о предстоящих событиях и своей роли в них. В конце концов пришла шлюпка, чтобы доставить их на «Горгону», а помощник боцмана, Фоум, напутствовал их словами, в которые вложил столько издевки, сколько осмелился: «Полагаю, я смогу здесь управиться до вашего возвращения, юные джентльмены». Он десять лет прослужил на флоте.
Теперь они, как и остальные мичманы — народ, на который лейтенанты и офицеры морской пехоты демонстративно не обращали внимания, ждали. Болито и его друг не сводили глаз с двери, расположенной за стволом бизань-мачты, пронизывающей корпус от палубы юта до самого киля. Это походило на то, как в театре ждут появления главного героя, или как ожидают того момента, когда суд присяжных займет свое место и начнется процесс. Болито в очередной раз окинул взором кают-компанию. Конечно, она не шла ни в какое сравнение с апартаментами наверху, но в сопоставлении с мичманской спальней и кают-компанией казалась дворцом. Даже скрытые за дверцами каюты больше напоминали комнату, чем шкаф, позволяя предположить, что их обитатели могут пользоваться преимуществами уединения и права на личную жизнь. Стол и добротные стулья располагались свободно, а не жались к искривленной и зачастую влажной стене, образованной бортом на орлоп-деке.
Обернувшись, он перевесился через подоконник. Пена, расходящаяся из под пера руля, была розовой в свете лучей заката, дорога из миллиона танцующих зеркальных пузырьков тянулась к нему от самой линии горизонта. В такую минуту в голову не шли мысли о смерти и опасности, о человеке, зверски убитом на той самой красавице-баркентине, что идет с подветра от «Горгоны». Еще пара лет, и он станет полноправным обитателем такой же кают-компании как эта, подумал Болито. Еще один шаг вверх по лестнице.
Тут Ричард услышал шарканье ног и быстрое восклицание Дансера: «Идут!»
Верлинг вошел первым и придержал открытой дверь, чтобы капитан Бивз Конвей мог войти, не расцепляя соединенных за спиной рук.
— Желающие могут садиться, — произнес Конвей, подойдя к столу.
Болито с любопытством следил за ним. Даже в окружении лейтенантов, уоррент-офицеров и мичманов капитан, казалось, был отделен от всех пропастью. На нем был гладко отутюженный синий мундир, белые отвороты и золотые пуговицы которого будто только что покинули мастерскую лондонского портного. Бриджи и чулки также являли собой образец чистоты и аккуратности, а волосы, собранные на затылке, были элегантно перехвачены лентой. Большинство мичманов приберегало такие ленты для особых случаев. К примеру, спадающие на плечи длинные черные волосы Болито были перевязаны куском тонкого троса.
— Внимание, — рявкнул Верлинг, — капитан будет говорить.
Создавалось ощущение, что вся кают-компания затаила дыхание, так что обычный шум моря и ветра, раздающийся время от времени скрип баллера руля за окнами кормовой галереи, усилились, казалось многократно, и Болито пришла вдруг в голову мысль, что они проплыли вот так четыре тысячи миль, не имея даже представления, зачем делают это.
