Кэт рассмеялась.
— Да, делает отвратительным, Ник. Но мне все равно. Я думаю даже, что мне нравится, что вы так тревожитесь. Если бы я осталась дома, то только ради вас. Вы верите этому?
— О, буду верить и благодарю вас! Но что принесет это мне? Мне нужна не вера, мне нужны вы.
— Я знаю, Ник. Я знаю. Но Индия больше нуждается во мне, то есть не во мне, а в том, что я могу сделать и что могут сделать подобные мне женщины. Оттуда издали доносится призыв: «Придите и помогите нам!» Пока я слышу этот призыв, я не могу найти удовольствия ни в чем другом. Я могла бы быть вашей женой, Ник. Это легко. Но с этим призывом в ушах я мучилась бы каждую минуту.
— Это жестоко по отношению ко мне, — проговорил Тарвин, печально смотря на возвышавшиеся над ними утесы.
— О, нет. Это не имеет никакого отношения к вам.
— Да, — возразил он, поджимая губы, — вот именно.
Она не могла скрыть улыбки при взгляде на его лицо.
— Я никогда не выйду замуж ни за кого другого, если вам приятно знать это, Ник, — сказала она с внезапной нежностью в голосе.
— Но вы не выйдете и за меня?
— Нет, — спокойно, твердо, просто сказала она.
Одно мгновение он с горечью обдумывал этот ответ. Они ехали шагом, и он опустил поводья на шею пони, говоря:
— Хорошо. Дело не во мне. Тут говорит не один эгоизм, дорогая. Конечно, мне хочется, чтобы вы остались ради меня, я хочу, чтобы вы были моей, совсем моей; я хочу иметь всегда вас рядом со мной; вы нужны мне — нужны; но не потому я прошу вас остаться, а потому, что не могу подумать, как броситесь вы, одинокая, беззащитная девушка, во все опасности и ужасы этой жизни. Я не могу спать по ночам, думая об этом. Я не смею думать. Это чудовищно, отвратительно, нелепо! Вы не сделаете этого!
— Я не должна думать о себе, — ответила она дрожащим голосом. — Я должна думать о них.
— Но я-то должен думать о вас. И вы не подкупите меня, не соблазните думать о ком-либо другом. Вы принимаете все это слишком близко к сердцу. Дорогая моя, — прибавил он умоляющим тоном, понизив голос, — неужели вы должны заботиться о несчастьях всего мира? Несчастье и горе встречаются повсюду. Разве вы можете прекратить их? Вам, во всяком случае, придется всю жизнь жить со стонами страданий миллионов в ушах. Мы все осуждены на это. Мы не можем уйти. Мы платим за смелость быть счастливыми хоть одну короткую секунду.
— Я знаю, я знаю. Я не пробую спастись. Я не пробую заглушить этот звук.
— Да, но вы пробуете остановить его и не можете. Это все равно, что вычерпать океан ведром. Вы не можете сделать этого. Но можете испортить себе жизнь этими попытками: и если у вас есть какой-нибудь план, как возвратиться и снова начать испорченную жизнь, я знаю человека, который не сможет сделать этого. О, Кэт, я ничего не прошу для себя — я не о себе одном хлопочу, — но вспомните иногда, на мгновение, об этом, когда будете обнимать весь мир и пробовать поднять его вашими нежными ручками — вы портите не одну свою жизнь. Черт возьми, Кэт, если вам нужно облегчить чье-нибудь несчастье, вам ни к чему идти по этому пути. Начните с меня.
Она печально покачала головой.
— Я должна начать там, где велит мой долг, Ник. Я не говорю, что смогу уменьшить огромную сумму человеческих страданий, и не говорю, чтобы всякий делал то, что я постараюсь делать; но так должно быть. Я знаю это и знаю, что это все, что все мы можем сделать. О, быть уверенной, что людям несколько — хотя бы очень мало — станет лучше оттого, что ты жил, — вскрикнула она, и восторженное выражение появилось в ее взгляде, — знать, что хоть крошечку облегчишь горе и страдания, которые все равно будут продолжаться, — и то было бы хорошо! Даже вы должны чувствовать это, Ник, — сказала она, нежно дотрагиваясь рукой до его руки.
Тарвин сжал губы.
— О, да, я чувствую это, — с отчаянием проговорил он.
— Но вы чувствуете и другое. Я также.
— Так чувствуйте сильнее. Чувствуйте настолько, чтобы довериться мне. Я устрою ваше будущее. Вы будете благословенны всеми за вашу доброту. Неужели вы думаете, я любил бы вас без нее? И вы начнете с того, что заставите меня благословлять вас.
— Я не могу! Я не могу! — в отчаянии крикнула она.
— Вы не можете сделать ничего другого. Вы должны наконец прийти ко мне. Неужели вы думаете, что я мог бы жить, если бы не думал этого? Но я хочу спасти вас от всего, что лежит между нами. Я не хочу, чтобы вас загнали в мои объятия, девочка. Я желаю, чтобы вы пришли сами — и сейчас же.
В ответ она только опустила голову на рукав амазонки и тихо заплакала.
Пальцы Ника сжали руку, которой она нервно ухватилась за луку седла.
— Вы не можете, дорогая?
Она яростно потрясла темной головкой.
— Хорошо, не тревожьтесь.
Он взял ее податливую руку в свою и заговорил нежно, как говорил бы с ребенком, у которого горе. В течение недолгого безмолвия Тарвин отказался — не от Кэт, не от своей любви, но от борьбы против ее отъезда в Индию. Она может ехать, если желает. Их будет двое.
Когда они доехали до «Горячих Ключей», он немедленно воспользовался случаем заговорить с ничего не имевшей против этого миссис Мьютри и удалился с ней в сторону, между тем как Шерифф показывал председателю подымавшиеся из-под земли клубы пара и фонтаны воды, ванны и место, где предполагалась постройка гигантской гостиницы. Кэт, желавшая скрыть свои покрасневшие глаза от зоркого взгляда миссис Мьютри, осталась со своим отцом.
Когда Тарвин привел жену председателя к потоку, который низвергался мимо «Ключей», чтобы найти себе наконец могилу внизу, он остановился в тени группы виргинских тополей.
— Вам действительно нужно это ожерелье? — отрывисто спросил он.
Она снова весело засмеялась своим журчащим смехом, несколько театральным, как это было свойственно ей.
— Нужно? — повторила она. — Конечно, нужно! Мне нужно достать и луну с неба.
Тарвин положил руку на ее руку, чтобы заставить ее умолкнуть.
— Оно будет у вас, — решительно сказал он.
Она перестала смеяться и побледнела, видя, что он говорит совершенно серьезно.
— Что вы хотите этим сказать? — поспешно проговорила она.
— Вам это было бы приятно? Вы были бы рады? — спросил он. — Что бы вы сделали для того, чтобы получить его?
— Вернулась бы в Омагу на четвереньках! — так же горячо ответила она. — Поползла бы в Индию.
— Отлично, — решительно сказал он. — Вопрос решен. Слушайте! Мне нужно, чтобы Центральная Колорадо-Калифорнийская железная дорога прошла в Топаз. Вам нужно ожерелье. Можем мы заключить торговую сделку?
— Но вы не…
— Ничего не значит; я позабочусь о своей доле. Можете вы сделать то же?
