Мысли так и мелькали у него в голове. Удастся ли их план? Сможет ли он незаметно, не возбудив подозрений, выбраться из Парижа? Вопреки воинственным речам, которые он вел последние несколько часов, Анатоля переполняли сомнения. Он знал, что успех или поражение зависят от его поступков в ближайшие несколько часов и дней. Леони уже что-то подозревает, а без ее поддержки им не обойтись. Поэтому он проклинал обстоятельства, помешавшие ему вовремя успеть к оперному театру, и особенно — злополучное совпадение, по которому abonne выбрали именно этот вечер для своей самой жестокой и кровавой демонстрации.
Он глубоко вздохнул, чувствуя, как морозный сентябрьский рассвет проникает в легкие, смешиваясь с городским дымом и копотью. Вина перед Леони ненадолго забылась в блаженных объятиях любимой женщины. Теперь она вернулась острой болью в груди.
Он твердо решил, что загладит свою вину.
Время словно толкало его в спину, торопя домой. Он шел все быстрее, углубившись в свои мысли, радуясь, что ночь на исходе, унося воспоминания о любимой, запечатленные в душе и на теле, аромат ее кожи, ее мягкие волосы в его пальцах. Как он устал все время таиться и путать следы. Как только они сбегут из Парижа, ему уже не придется интриговать, выдумывать несуществующие ночи у игорных столов, визиты в притоны курильщиков опиума и в дома сомнительной репутации, чтобы скрыть, где он бывает на самом деле.
Газетная травля, от которой он даже не мог защититься, тревожила его. Он подозревал, что за этим стоит Констант. Его имя чернят, это не может не задеть мать и сестру. Оставалось только надеяться, что когда все выйдет на свет, будет еще не поздно восстановить репутацию.
Едва он завернул за угол, как в спину ударил промозглый осенний ветер. Он потуже натянул смокинг и пожалел, что не надел шарф. Улицу Сен-Марк он переходил все так же рассеянно — думая о предстоящих неделях и не замечая ничего вокруг.
Не сразу он услышал за собою шаги. Две пары ног шагали быстро, шаги приближались. Он насторожился. Оглядел свой вечерний наряд и подумал, что похож на легкую добычу: безоружный, без спутников и, возможно, с карманами, набитыми выигранными за ночь в рулетку деньгами.
Анатоль ускорил шаг. За спиной тоже заторопились.
Уже не сомневаясь, что воры нацелились на него, Анатоль резко свернул вправо, в пассаж «Панорам», в надежде проскочить на бульвар Монмартр, где уже открываются кафе и, наверно, началась утренняя суета: молочники, поставщики товаров. Там он будет в безопасности.
Он проходил вдоль узкого ряда стеклянных витрин под редкими газовыми светильниками и видел выставленные за стеклами марки, образцы старинной мебели, украшенной потускневшей позолотой, картины и статуэтки в галереях антикваров.
Люди сзади не отставали.
Анатоль ощутил укол страха. Рука сама полезла в карман, нашаривая что-нибудь, что могло бы сойти за оружие, но не нащупала ничего пригодного для самозащиты.
Он пошел еще быстрее, противясь желанию пуститься бегом. Лучше высоко держать голову. Притворяться, что все в порядке. И надеяться, что он окажется на той стороне, на глазах свидетелей, прежде чем они успеют нанести удар.
Но за его спиной уже бежали. Отражение мелькнуло в витрине гравера Стерна, вспыхнул свет, и Анатоль развернулся в последний момент, отбив удар кулака, направленный в голову. Он все-таки получил удар в левый глаз, но не в полную силу, и сам успел ответить. На атакующем была плоская шерстяная кепка, а черный платок закрывал большую часть лица. Он охнул, однако в тот же миг Анатоль почувствовал, как кто-то сзади крепко схватил его за локти, лишив возможности защищаться. Тут же удар в живот вышиб из него дух, а потом удары посыпались в лицо, слева, справа, словно на боксерском ринге, — град ударов, от которых голова у него бессильно моталась, а боль отзывалась во всем теле.
Он чувствовал, что из-под века стекает струйка крови, но все же пока еще умудрялся изворачиваться, избегая худшего. У того, кто его держал, лицо тоже было замотано шарфом, но голова оставалась непокрытой. Голую кожу черепа усыпали яркие красные волдыри. Анатоль подтянул колено и с силой лягнул врага по бедру. Хватка на мгновение ослабла, и Анатоль сумел сгрести противника за ворот и, обретя точку опоры, толчком отправить его на угловатую колонну в дверном проеме.
Анатоль рвался вперед, в расчете своим весом отбросить нападающих, но тут же получил от первого скользящий удар в левый висок. Падая на колени, он развернулся и сильно ударил врага по ребрам, впрочем, не причинив тому большого ущерба.
Анатоль почувствовал, как сцепленные кулаки мужчины обрушились ему на затылок. Мощный удар сбил его с ног, а последовавший немедленно пинок стальным носком башмака заставил растянуться на земле. Он закрыл руками затылок и подтянул колени к подбородку в попытке защитить самые уязвимые места. Получая удар за ударом — по ребрам, по почкам, по плечам, — он впервые осознал, что избиение может и не прекратиться.
— Эй!
В темном конце пассажа, кажется, забрезжил свет.
— Эй вы! Что происходит?
Время на миг остановилось. Один из нападающих обдал ухо Анатоля горячим дыханием, прошептав:
— Первый урок.
Потом по его избитому телу зашарили чьи-то руки, пальцы втиснулись в жилетный кармашек, короткий рывок — и отцовские часы сорваны с цепочки.
Анатоль наконец обрел голос.
— Сюда, сюда!
Последний пинок заставил его сложиться от боли. Двое метнулись в сторону, побежали, а с другой стороны приближался качающийся в руке ночного сторожа фонарь.
— Сюда, — снова позвал Анатоль.
Он услышал шаркающие шаги, потом звякнуло стекло и сторож, поставив фонарь наземь, подслеповато уставился на него.
— Мсье, что с вами случилось?
Анатоль подтянулся, сел, позволив старику поддержать его.
— Я в порядке, — выговорил он, тяжело переводя дыхание. Приложил ладонь к глазам, и пальцы окрасились красным.
— Хорошо же вас избили!
— Пустяки, — настаивал Анатоль. — Царапина.
— Мсье, вас ограбили?
Анатоль ответил не сразу. Глубоко вздохнув, он протянул сторожу руку, чтобы тот помог ему подняться. Боль ударила в спину и в ноги. Он пошатнулся, но удержал равновесие и встал ровно. Осмотрел свои ладони, перевернул их. Костяшки были разбиты в кровь, а ладони покраснели от крови из разбитой брови. Он чувствовал, как саднит разбитая лодыжка, о которую терлась ткань брюк.
Минуту Анатоль приходил в себя, потом стал оправлять одежду.
— Много они взяли, мсье?
Похлопав по карманам, он с удивлением убедился, что бумажник, книжка и портсигар на месте.
