— Забавный план, — наконец проговорил он. — Дорогой плотник, я уверен, что такой план не мог возникнуть в твоей не самой умной голове! Чья же это идея? Наверное, того молодого офицера, который с грустным видом бродил по городу, не скрывая, что сердце у него разбито. Но неужели ты считаешь, что я стану спокойно сидеть и смотреть, как ты уводишь мою жену?!
— Мсье, ваши мысли и действия меня не волнуют.
Филипп уже полностью овладел собой и, опираясь на алебарду, достал из кармана небольшой пистолет, который, как и предрекал офицер де Марес, мог ему понадобиться.
— Предупреждаю: ведите себя спокойно и не зовите никого на помощь, иначе, мсье, мне придется заткнуть вам глотку. И я сделаю это, так и знайте!
Де Марья внимательно следил за Филиппом, но особого испуга не проявлял.
— Сомневаюсь, что ты сможешь управиться с пистолетом, — заметил он.
— Вы правы, — кивнул Филипп и положил его на стул рядом с пистолетом де Марья, затем поднял алебарду и покрутил ею над головой. — Но, мсье, я неплохо владею алебардой, а у нее очень острый наконечник, так что лучше со мной не шутить!
— С безоружным справится любой, — заявил Август де Марья. — Была бы у меня сабля, я оказал бы тебе достойное сопротивление, несмотря на твое варварское оружие… Ты, наверное, в жизни не вел честного поединка?
— Мсье, перестаньте болтать! Я ничуть не колеблюсь и с удовольствием покончу с вами. Самое главное для меня сейчас — прекратить ваши издевательства над несчастной женщиной, которой здорово не повезло с мужем. Я готов на все! — внезапно он заговорил властно и напористо. — Сядьте, мсье! Еще раз предупреждаю вас: если вы попытаетесь мне мешать или позовете на помощь, я вас не колеблясь убью, и меня не волнуют последствия этого шага.
Тон Филиппа не оставлял больше никаких сомнений.
— Я не желаю умереть подобным образом, — тотчас заявил де Марья и, ворча, сел на место.
— Итак, вот мой план, — начал освободитель. — Прежде всего вы дадите мадам денег, чтобы она могла возвратиться в Квебек. После этого я вас крепко свяжу, затолкаю вам в глотку кляп и проделаю то же самое с вашим слугой, который в данный момент крепко спит у дверей. Затем я провожу мадам де Марья к лодке, а после ее отплытия я вернусь и развяжу вас.
Начальник полиции в ярости сверкал глазами.
— Неужели тебе и твоим сообщникам не приходило в голову, что план несовершенен? В конце концов вам придется ответить за совершенные действия по всей строгости закона!
— Мне все равно.
— Неужели тебе не ясно, что я, уважаемый человек, занимающий важный пост, смогу заставить мадам вернуться, даже если ей удастся добраться до Квебека? Тебе неизвестно, что эта колония вскоре развалится, как карточный домик, едва лишь провалится идиотская затея Джона Ло? И тогда тебя не смогут защитить никакие ле Мойны! — де Марья чуть не задохнулся от злости. — Несчастный сельский дурачок, ты ничего не сможешь сделать! Послушайся моего совета и побыстрее уходи отсюда! И никогда больше не попадайся мне на глаза!
Филипп лишь тихо ответил:
— Несите побыстрее деньги для вашей жены!
— Ничего я не дам!
— Поднимайтесь! — Филипп поднял алебарду. — Руки за спину, повернитесь, я их свяжу. Шевелитесь! У нас мало времени. Мсье, хочу вам сказать вот что: я бы вас убил, но ведь потом вашу смерть и отъезд мадам де Марья свяжут воедино.
Не стоит доставлять ей лишних хлопот и страданий, даже если мне придется вас пощадить.
И тут вдруг где-то в задней части дома послышался крик Фелисите. Пронзительный, ужасный крик, он так же внезапно прекратился, как будто ей чем-то резко заткнули рот.
А за мгновение до этого Филиппу показалось, что он слышит легкий топот босых ног на улице. Решив, что это Буз-баш, он изменил позицию, встал так, чтобы видеть переднюю дверь и уберечься от внезапного нападенипя. Он все еще выжидал, как вдруг огромное до самой земли окно резко распахнулось и в оконном проеме показалась коричневая фигура и мелькнули разноцветные перья. Индеец!
Он бросился к Филиппу, но тот взмахнул алебардой и ударил налетчика по плечу. Коричневое тело дернулось от боли, раздался громкий вздох, и индеец рухнул на пол. В тот же миг лицо де Марьи исказилось от ужаса. Филипп резко обернулся только и воскликнул:
— Господи, помилуй нас!
Комнату уже заполнили индейцы. Да, его ждал страшный конец. Если ему повезет, он погибнет во время сражения, а если нет — возьмут в плен и будут с гордостью перевозить из одного лагеря в другой старухам и детишкам на забаву. Потом будет мученическая смерть на колу. Они уже взяли в плен Фелисите, и ей теперь придется быть их рабой на всю оставшуюся жизнь.
События разворачивались с ужасающей быстротой, скорее напоминая дурной сон или кошмар, чем действительность. Обычно северные племена индейцев начинали атаку с ужасающего военного клича, тут же все происходило молча, причем нападавшие индейцы действовали так быстро и слаженно, что сомнений не осталось — нападение было тщательно спланировано. И не успел Филипп оглянуться по сторонам, как его окружили злобные дикари. От их гортанных голосов у него закружилась голова. Филипп взмахнул алебардой, но нанести удар ему не удалось. Сзади на него уже навалилось чье-то тяжелое тело, и его горло сдавила железная рука. Он стал задыхаться и полностью лишился сил. Алебарду вырвали у него из рук, а его самого швырнули в угол. Филипп сильно ударился головой о стену и потерял сознание.
Сквозь густую пелену до него донесся голос белого человека, уверенный и насмешливый. «Неужели воображение сыграло с ним злую шутку перед лицом реальной опасности?» А таинственный голос, тем временем, пропел по-английский: «Разве ты обещала, что выйдешь замуж за меня?»
Затем раздался хохот, а дальше тишина…
Но он успел услышать и еще кое-что.
— Погодите, мсье! Наверное, это ошибка, вы не поняли приказа! Разве можно так шутить со смелым и умным начальником полиции?
Восходы в Луизиане всегда были великолепными. Солнце словно вырывалось из-за горизонта и окрашивало окрестности изумительными красками. Жан-Батист де Бьенвилль наблюдал эти восходы в течение двадцати лет, но никак не мог к ним привыкнуть, и теперь в который уже раз любовался мазками алого, лилового и розового, создававшими божественную картину на востоке. Он любовался восходом, осознавая, что, возможно, делает это в последний раз. Ведь впереди его поджидала опасность.
«Он может подловить меня на одном из своих хитрых приемов», — подумал вдруг губернатор. Его передернуло от отвращения, потому что ему не хотелось пасть бесславной смертью от рук подобного мерзавца.
