Когда он проснулся, был уже день; чувствовал он себя так, будто солнце встало случайно да еще не там, где вставало обычно. Эдуар потер глаза, взглянул на часы и, открыв дверь спальни, увидал консьержа, спокойно убиравшего комнату. Эдуар спросил, нет ли для него чего-нибудь.
— Нет, месье, — ответил старик. — А! Совсем забыл! Месье принесли подписной лист для бедняги рабочего, который вчера вечером в нашем квартале упал со строительных лесов и сломал ногу. Несчастный — отец семейства.
— Дайте, — сказал Эдуар, протянув руку.
Он стал пробегать глазами подписной лист, желая выяснить, сколько жертвовали другие и сколько следует пожертвовать ему.
Последним стояло имя мадемуазель Эрминии де ***, подписавшейся на пятьсот франков.
— Кто эта особа, которая дала больше всех? — поинтересовался Эдуар.
— О! Это весьма достойная барышня, она делает много добра беднякам, — отвечал консьерж. — Она живет неподалеку.
— Это не та ли высокая брюнетка, немного бледная?
— Да. Месье ее знает?
— Нет, просто я недавно видел, как она входила в ворота соседнего дома, и по вашим словам я догадался, что это она.
— Да, месье, это она. Мадемуазель Эрминия живет там с теткой. Вообразите, месье, она скачет на лошади и фехтует не хуже мужчины.
— Кто, тетка?
— Да нет же, мадемуазель Эрминия.
— В самом деле? Хорошенькое воспитаньице для молодой девушки!
— У себя в полку я был учителем фехтования, — продолжал консьерж, — и могу сказать, что шпагой я владел прекрасно. Так вот, месье, она прослышала об этом и не успокоилась, пока я с ней не пофехтовал. Вовек не забуду: это было как-то утром, в прошлом месяце, вы еще у нас не жили. Хотя нет! Уже жили. Она прислала за мной. Меня привели в небольшую залу, очень уютную, и там я увидел красивого молодого человека. Это была она, и она хотела состязаться. Мне дали рапиру и нагрудник. Я надеваю маску, перчатку — и вот мы готовы к бою. О, месье, это настоящий демон! Она нанесла мне пять ударов, прежде чем я смог всего лишь парировать! А приемы! Это нужно было видеть! Шпага архангела Михаила да и только! Клянусь честью, я выдохся, изнемог, а она была свеженькой, как ни в чем не бывало! Ох и отчаянная девица!
— А как тетушка смотрит на эти ее занятия?
— А как бы вы хотели, чтоб она на них смотрела, эта славная женщина? Можно ли препятствовать, коли они тешат молодость?… Тут уж папенька ее виноват…
— Почему же?
— Отец ее, говорят, был человек солидный, ветеран и любимец императора. Он горел желанием иметь мальчика, чтоб вырастить из него солдата, как его отец воспитал солдатом его самого. И вот его супруга в положении, он доволен, думает, что будет сын, ан нет! Рождается девка, а бедная жена в родах умирает. А потом, знаете, беда-то ведь одна не ходит, вот уж и император возвращается после Ватерлоо, начинается беспорядочное бегство, все вверх дном, короче, ветеран оказывается один-одинешенек в деревне, рядом — могилка жены да колыбелечка дочери. Когда малышка-то немного подросла, он и захотел сделать из нее мальчишку: одевал ее соответственно, учил скакать на лошади, стрелять из пистолета, плавать, фехтовать и еще черт знает чему! Так что сорви-голова, у которой было железное здоровье, носилась как угорелая и колошматила всех мальчишек подряд, что очень нравилось папеньке.
— Да ну! Очень мило! Продолжай, старик.
Эдуар заметил улыбку на лице консьержа и отвернулся.
Рассказчик, опершись на половую щетку, продолжал:
— Но это еще не все. Папенька был не единожды ранен, вдобавок страдал ревматизмом и в один прекрасный день взял да и сыграл в ящик, как говорили у нас в полку. Мадемуазель Эрминия — ей в ту пору было пятнадцать лет — осталась со своей теткой, а та любит свет, деревня ей надоела, и вот она с племянницей приехала жить в Париж и поселилась в соседнем доме. Когда девушке исполнилось семнадцать лет, стали поговаривать о замужестве. Но куда там! Она заявила, что выйдет замуж только за того, кто, как она, прошьет сабельный клинок двадцатью пятью пулями кряду и нанесет ей десять ударов шпагой против ее пяти. Так что претенденты отправились восвояси ни с чем.
— Очень любопытно, — скептически заметил Эдуар. — Подайте-ка сапоги, мне надобно выйти.
— Пожалуйста, месье.
— Она богата?
— Очень богата. О, надо видеть, как она ездит верхом в сопровождении слуги. Джон давеча сказывал мне, что с прогулки в Булонский лес возвращается вконец обессиленный, просто мочи нет… Сейчас уж все попривыкли, никто и внимания-то не обращает, относятся к ней совсем как к мужчине.
— Держите, вот двадцать франков на пожертвования.
— Месье нужно расписаться.
— Ах, верно.
Эдуар взял перо и поставил свое имя под именем прекрасной амазонки, как вдруг, остановившись, проговорил:
— Это невозможно.
— Месье отказывается вносить эти двадцать франков? Месье волен поступить как хочет.
— Мне знаком этот почерк, — прошептал Эдуар.
— Что месье сказал?
— Ступайте, вы мне больше не понадобитесь. Этот лист я задержу у себя, возьмете его, когда за ним явятся…
«Где, черт побери, я видел этот почерк?» — думал, оставшись один, Эдуар.
Вдруг он хлопнул себя по лбу и принялся рыться в карманах платья, ища там письмо от домино; но, вспомнив, что отдал его или, вернее, разорвал у нее на глазах, вернулся к листу, дабы убедиться в полном сходства почерков.
То, что виденная им всего лишь раз девушка и есть героиня двух его маскарадов, было настолько невероятно, что он отбросил всякие на сей счет подозрения. И, однако, он ежеминутно взглядывал на имя и, пока держал его перед глазами, пребывал в убеждении, что письмо написано той же рукой, которая подписала пожертвование в пятьсот франков.
Поистине в это невозможно было поверить — и оттого Эдуар с каждой минутой все больше укреплялся в своей вере.
«Черт возьми! — подумал он, — она ведь сказала, что сегодня я узнаю ее имя — так вот оно, ее имя. И еще она сказала, что я увижу ее. Я сейчас выйду из дому и встречу ее непременно».
Он принялся одеваться, удалившись в умывальную комнату, окно которой, как помнит читатель, выходило в маленький дворик. Консьерж оставил окно открытым, и в тот момент, когда Эдуар подошел к нему, чтобы закрыть, он увидал в окне напротив девушку, которая глядела на него, приложив палец к губам. Знак этот у всех в мире означает одно — молчание!
Девушка вскоре исчезла, и занавеска вернулась на свое место.
Эдуар стоял в оцепенении. Сердце его рвалось из груди.
Наконец он затворил окно, сел и стал размышлять.
