Он протянул к ней руки.
Она не двинулась.
– Значит, – сказала она, и в голосе ее слышалось раздражение, – даже сарацины не смогли освободить меня от тебя!
– Элайн, – прошептал Пьетро.
– Я думала, что ты умер. Надеялась, что ты умер.
Пьетро обернулся к своим рыцарям.
– Оставьте нас, – сказал он.
Манфред, Уолдо и Рейнальдо ретировались.
– Элайн, – вырвалось у Пьетро, – Бога ради…
Однако она не смотрела на него, ее глаза были устремлены мимо него на Зенобию.
– Кто она? – прошептала она. – Нет, не надо ничего говорить! Вы этого хотели, мой господин? Этим увенчать гору ваших грехов? Привезти эту наложницу в мой дом! О Боже! Почему я не умерла в ту ночь?
– Она, – устало сказал Пьетро, – не моя наложница. И никогда не была ею. Иначе я не привез бы ее сюда…
– Ты лжешь! – крикнула, как выплюнула, Элайн. – Лжешь, лжешь! Но я этому рада. Потому что теперь я могу бросить тебе в лицо то, что иначе могла бы скрыть! Я изменяла тебе, мой господин! И не один раз, а много-много раз. И твое преимущество только в том, что я не привела сюда моего любовника, как ты притащил сюда свою сарацинскую шлюху!
Пьетро понимал, что она хочет уязвить его. Но он стоял в оцепенении. Он не мог думать. Даже не мог ничего чувствовать.
– Это Андреа? – прошептал он.
– Какое это имеет значение? – отрезала она. – Он, или другой, или целая толпа других мужчин? Значение имеет только одно – что мы с тобой расквитались!
Пьетро посмотрел на Зенобию. Ее глаза перебегали с него на Элайн и обратно. Она не знала ни слова по-итальянски, но чутьем понимала, что происходит.
– Мой господин, – сказала она, – покажи ей мое лицо. Я думаю, что после этого не будет причин для ссоры… из-за меня…
Голос ее звучал грустно, грустнее всего на свете. Пьетро кивнул.
– Мы не расквитались, Элайн, – спокойно сказал он. – Смотри…
Он поднял чадру.
Элайн отступила. Зрачки ее расширились, оставив только синие ободки. Ее рука непроизвольно потянулась к собственному лицу, пальцы шевелились, трогая прекрасную кожу, словно ища подтверждения чему-то.
Пьетро опустил чадру.
– О Боже, – прошептала Элайн – Пьетро, скажи мне, что случилось с ее лицом?
– Купорос, – грустно отозвался Пьетро.
– И ты привез ее с собой… в таком виде? Почему, Пьетро? Я хочу понять. Ради Святой Богородицы, объясни почему?
– Потому что с ней это сделали из-за меня. Я был пленный, потом раб на службе у великого шейха…
Он повел свой рассказ неторопливо, размеренно, наблюдая за ее лицом, видя, как отражаются на лице ее чувства, как отступает недоверие, как в глазах мелькнуло сочувствие и наконец, вопреки ее желанию, жалость.
Как и все люди, живущие под солнцем, подумал Пьетро, она подвержена эмоциям. Она способна на большое зло, но и на великое добро. Такой она была всегда – оскорбив меня, она потом спасла мне жизнь. Обзывала меня сыном навозной кучи, утверждала, что вышла за меня замуж только по приказу императора, ненавидела меня черной ненавистью и в то же время любила меня неистово, нежно…
– Я распоряжусь, чтобы служанки приготовили ей комнату, – сказала Элайн. – Она сможет жить у нас столько времени…
Внезапно она замолчала. Ее синие глаза стали еще огромнее. Он заметил в них страх.
– У нас… – повторила она с горечью. – Я сказала, у нас. Но теперь нас более не существует… так ведь, мой господин? Я дала тебе основания выгнать меня из твоего дома… даже убить меня. Сейчас уже нечего говорить об этой бедной женщине. Сейчас надо говорить о другом… что мой господин собирается сделать со мной?
Пьетро стоял и смотрел на нее. Это было характерно для Элайн – не пытаться отказываться от своих слов, не уверять, будто она солгала от ярости, чтобы уязвить его. Для этого она была слишком горда. Она и теперь гордо смотрела на него, не прося ни о чем, даже о пощаде.
Он почувствовал, как в нем поднимается тошнота. Это было плохо. Очень плохо, и все сложности их отношений с Элайн не улучшали дела. Он женился на этой женщине, потому что не мог жениться на той, которую хотел. Он женился по приказу Фридриха, потому что не смел посмеяться над дикими, детскими предрассудками, двигавшими этим великим человеком. Таковы были причины его женитьбы, и предполагалось, что он не должен испытывать ни любви к Элайн, ни боли от ее измены.
И тем не менее он испытывал. И любовь, и боль.
Он с горечью подумал, что любил эту женщину почти всю свою жизнь.
Несмотря на Ио. Конечно, я любил ее меньше, чем Ио, но все-таки я любил ее. Быть однолюбом не в натуре мужчины. Сарацины решают эту проблему лучше, с их гаремами и узаконенным многоженством. И что же теперь? Она изменила мне, с Андреа, без сомнения, возможно, и с другими. И за это я должен выгнать ее… даже убить.
Почему? Потому что она ранила мое тщеславие? Мы всегда стараемся не смотреть в лицо фактам, не видеть людей такими, какие они есть. Я отсутствовал восемь лет. Да за столь долгое время и святая легла бы в постель ради удовлетворения чисто физической потребности! Восемь лет. Я ее муж, и я должен судить ее за грех, в котором я сам виновен. Я обладал Зенобией – множество раз. Я стыдился этого. Мое тело несет отметины тех цепей, в которые я себя заковал. Но, говоря словами нашего Господа Бога, кто я такой, чтобы первым бросить камень?
– А ты, – мягко спросил он, – ты хочешь, чтобы опять были “мы”?
Она не сдвинулась с места. Не произнесла ни слова. Просто стояла, слегка покачиваясь.
– Ты… – прошептала она, – ты можешь простить меня?
– Да, – сказал Пьетро, – если ты простишь меня за то, что я оставил тебя беззащитной перед лицом опасностей и искушений… и если ты простишь мне мои грехи…
– Простить тебя? – выдавила она. – Я?
Она в диком порыве бросилась в его объятия.
Зенобия отвернулась. Она не хотела, чтобы Пьетро видел ее слезы. Ей нечего было волноваться. Пьетро забыл о ее существовании.
В последующие три года Пьетро, барон Роглиано, почти забыл о прошлых бедах. Из его глаз ушла задумчивость. Он стал часто смеяться. Получив в конце концов наследство, завещанное ему Исааком, он построил примерно в двух милях от замка на хорошо осушенной возвышенности виллу, о которой давно мечтал. Она была из серого камня, с готическими арками и высокими окнами, сквозь которые вливался свет и освещал все помещения виллы. В каждой комнате большие камины защищали их от зимних холодов, а центральный внутренний дворик был превращен в рай для цветов. У дворика была стеклянная крыша, в нем Элайн держала своих птиц.
Пьетро посылал на Сицилию и даже в Африку за новыми красивыми птицами. Они щебетали и пели, демонстрируя свое роскошное оперение.
