Шарль Монселе - Женщины-масонки

Если он начинал чувствовать, что пресыщается, он просил – и легко получал разрешение,– чтобы его перевели в другое отделение. При виде вновь прибывшего пансионера господин Бланшар ощущал особенно глубокое удовлетворение. Поговаривали, что он, желая заселить свое отделение по своему вкусу и желанию, имел не одну беседу с одним из тех коммивояжеров, о которых мы упоминали выше, и что он обещал ему кругленькую сумму за каждого нового сумасшедшего, которого он привезет в Шарантон.

Эта любовь к жизни вне общества дошла до такой степени, что через некоторое время господин Бланшар уже и не помышлял о том, чтобы вернуть себе свободу. Правда и то, что никто и не помышлял о том, чтобы ее ему предоставить. Кое-кто из его друзей сумел все-таки обнаружить его убежище и попытался навестить его, но им было сказано, что господин Бланшар никого не ждет и никого не хочет видеть. И это была правда.

Потерял ли господин Бланшар рассудок в самом деле? Получил ли он взамен счастье, за которым он так долго гнался?

Эразм Роттердамский ответил бы: «Да». Мы же удовольствуемся тем, что, подобно Монтеню, скажем: «Быть может».

Однажды утром какой-то человек, одетый в черное, печальный, суровый, человек, бледность которого свидетельствовала о продолжительной болезни, явился к ее светлости маркизе де Пресиньи.

Это был Филипп Бейль.

Маркиза молча протянула ему руку, но он стоял неподвижно и, казалось, даже не заметил этого.

– Что с вами, Филипп?– спросила маркиза.– Разве слезы, которые мы проливали о нашем ангеле, не сделали наши семейные связи еще более тесными?

– Слезы, которые мы с вами проливали, сударыня, лились из разных источников. Ваши слезы, конечно же, текли от раскаяния.

– От раскаяния, Филипп? Я вас не понимаю!

– Разве не вы главная виновница гибели Амелии?

– Я?!– вскричала ошеломленная маркиза.

– Если не как тетка, то, во всяком случае, как Великий Магистр!

– Говорите тише, Филипп! Вы очень неосторожны!

Филипп презрительно улыбнулся.

– Я ничего не боюсь, сударыня, и я говорю вам во весь голос, что ваш Орден убил мою жену!

– О, замолчите! Право, я начинаю сомневаться в здравом ли вы уме!

– Однако угрызения совести, должно быть, возникают у вас не впервые! Должно быть, не однажды к вам являлся и обвинял вас дух Амелии, другими словами – проклинал вас.

– В чем же она могла бы меня обвинить? – пролепетала маркиза.

– А разве не вы, злоупотребляя своей властью, вовлекли ее в ваш гнусный вертеп, где ей суждено было встретить свою гибель?

– Филипп! Вы забываете, что находитесь в моем доме!

– А как же, по-вашему, я должен назвать то место, где происходит омерзительное смешение мыслей и интересов, где ангелы домашнего очага встречаются со злыми духами улицы? Разве можно без ужаса думать о том, что в определенное время самые умные, самые благородные женщины, истинные божества семьи, музы возвышенных, куртуазных бесед, покидают свои гостиные и оказываются в обществе, где царит зло, становятся равными созданиям, имена которых покрыты позором, а жизнь – сплошной скандал? Полноте, сударыня! Не старайтесь защищать это постыдное явление!

– И все-таки я попытаюсь сделать это,– отвечала маркиза.– Войдя туда, где происходят наши собрания, женщина перестает быть индивидуальностью. Разве запретите вы войти в вашу церковь Магдалине или Нинон[111]? Полагаете ли вы, что ваши жены или сестры будут обесчещены из-за того, что в церкви им предложит освященную воду какая-нибудь грешница? Нет! Так вот: дела, которые вершит наш Орден, достойны того, чтобы очистить нас от соприкосновения с любой грязью.

– Довольно уверток, сударыня; или вы вместе с обществом, или вы против него!

– Мы со слабыми против сильных, мы с жертвами против угнетателей.

– Гордыня и ложь! – воскликнул Филипп.– Справедливость вместе с правосудием находятся в чернильнице прокурора, сила, как и закон,– в руке судьи, и кто бы ни обратился к тому или к другому, того непременно выслушают. Вне этой власти существует только сила преступления; есть только одна справедливость в этих таинственных сборищах – шпага Марианны и приговоры Ордена женщин-масонок!

– Вы заходите слишком далеко, сударь,– сказала маркиза де Пресиньи.

– Да, это ваша сила и ваша справедливость! И они обе восхитительны, что и говорить! А вы, дерзнувшая присвоить себе высшую степень этой страшной ответственности! Остерегались ли вы угрызений совести? Не бунтует ли она против сетей, которые плетутся с вашего разрешения, против деяний, которые совершаются от вашего имени? Великий Магистр Ордена женщин-франкмасонок – титул прекрасный, это правда; досадно только, что он забрызган кровью!

– Довольно, Филипп!– произнесла маркиза.

– Да полноте!… В Ордене женщин-масонок есть только судьи; ему необходимы также шпионы и палачи; это огромная, прекрасно организованная корпорация – примите же мои поздравления!

– Сударь! – заговорила оскорбленная маркиза.– Во всем случившемся виноват не кто иной, как вы. Это вы всегда презирали благородство, великодушие, порывы сердца! Это вы безжалостно вырвали у несчастной Амелии признание в том, что она принесла клятву, а согласилась она на это только ради того, чтобы спасти вас!

– Спасти меня?

– Вам это прекрасно известно. В юности у вас была одна из тех привязанностей, которые свет прощает в том случае, если человек порывает с ней честным образом; в этом случае о нем могут тосковать, но он не может при этом вызвать ненависть. Почему же вас возненавидела Марианна? Да потому, что вы были безжалостны по отношению к ней!

– Я был молод, сударыня, и в этом мое единственное оправдание,– отвечал Филипп Бейль.

– Когда же и быть добрым и благородным, если не в молодости?

Филипп промолчал.

– Это вы должны были остерегаться столь справедливой ненависти,– продолжала маркиза де Пресиньи,– а между тем ваша жена вступила в общество, в которое она, вероятно, никогда не вступила бы, если бы не эти обстоятельства! И если то, что я вовлекла ее в наше общество,– это преступление, то уж не вам упрекать меня за это!

– Эх, сударыня! Зачем вы не оставили меня на растерзание Марианне! Я предпочел бы, чтобы ее месть совершилась. В иные тяжелые дни моей жизни я не раз видел направленное на меня дуло пистолета, я видел немало ловушек, расставленных на моем пути, мне пришлось победить многих врагов – и, однако, как видите, я все еще здоров и невредим. Месть Марианны! Но я ожидал ее спокойно: мне давали для этого силы любовь моей жены и мое собственное достоинство. И даже если бы мне суждено было пасть в этой борьбе – что ж! – я бы погиб счастливым и честным человеком!