– О господин, это убьет тебя! Но ты должен знать все, отчаяние придает силу.
– Кончай, – спокойно ответил Цетег, поднимаясь. – Я выслушаю спокойно, что бы там ни было. Все прочее может касаться уже только меня, а не Рима.
– Но оно ужасно! О господин, несколько времени они говорили так, что я ничего не понял. А потом Нарзес сказал:
– Император пишет: за то, что он был в связи с Феодорой и вместе с нею обманывал императора, пусть его постигнет участь, которую он готовил Велизарию: ослепление…
– Да? – улыбнулся Цетег и схватился за кинжал.
– И распятие!.. – Продолжал раб и снова с рыданием бросился к ногам своего господина.
– Успокойся, я еще не распят, твердо стою на ногах, кончай!..
– Но я полководец, а не палач, – продолжал Нарзес. – Юстиниан должен удовольствоваться тем, что я пришлю ему голову этого храбреца. Но… О господин… только не это! Что хочешь, только не это! Уж если мы должны умереть…
– Мы? – улыбнулся Цетег. – Но ведь ты же не обманывал великого императора и не был в связи с Феодорой. Тебе не грозит никакая опасность.
Но Сифакс, не слушая его, продолжал:
– Да разве же тебе неизвестно? Вся Африка хорошо знает, что если отрубить голову человека, то душа его должна будет целые века жить в теле самых отвратительных безголовых червей. О, только бы они не отрубили твоей головы!.. – рыдал Сифакс.
– Успокойся, она еще крепко держится на плечах. Но тише, кто-то идет.
Вошел посланный от Нарзеса с письмом. Цетег быстро распечатал его.
«Неприятную новость должен я сообщить тебе, – писал Нарзес. – Вчера вечером я получил известие, что Лициний и большая часть исаврийцев…» – О! – простонал Цетег. – Они убиты!.. – «…хотели силою овладеть Римом и умерщвлены. Остальные исаврийцы взяты в плен».
– Итак, мой второй Юлий последовал за первым. Но теперь мне и не нужен наследник, потому что Рим не будет моим наследством. Все потеряно! Великая борьба за Рим кончена. Глупое превосходство силы победило и геройство готов, и силу духа Цетега. Теперь идем Сифакс, я – на смерть, а ты, свободный, в свою свободную пустыню.
– О господин, – громко рыдая и бросаясь на колени, вскричал Сифакс, – не прогоняй меня от себя. Позволь умереть с тобою!
– Хорошо, – просто ответил Цетег, положив руку на голову мавра. – Я сам любил тебя, умрем же вместе. Подай шлем, щит, меч и копье.
– Куда, господин?
– Сначала к Нарзесу, а потом на Везувий.
Было чудное сентябрьское утро: земля и море были залиты ярким светом солнца. По самому берегу залива, так, что катящиеся волны иногда касались его ног, спокойно шел одинокий воин. Лучи солнца ярко блестели на его круглом щите и великолепном панцире. Это был Цетег, и он шел на смерть. Издали за ним почтительно следовал Сифакс. Вот Цетег подошел к высокой узкой скале, которая глубоко вдавалась в море. Он взошел на самую вершину ее, обернулся и устремил взгляд на северо-восток. Там лежал Рим.
– Прощайте! – глубоко растроганным голосом сказал он:
– прощайте, семь холмов бессмертия! Прощай и ты, река Тибр. Два раза лежал я окровавленный на твоем берегу, и оба раза твои воды возвращали мне жизнь. Но теперь и ты не спасешь меня! Я боролся, сражался из-за тебя, мой Рим, как никто. Теперь борьба кончена, полководец без войска разбит. Да, я сознаю теперь, что хотел невозможного. Сего может достичь могучий дух отдельного человека, только не может он создать несуществующий народ. Будь же благословенно, священное море! – и, наклонившись, он зачерпнул рукою немного морской воды и смочил ею свой лоб. – Будь благословенна и ты, священная почва Италии! – и он опять захватил рукою немного песку с берега. – С благодарностью покидает тебя твой верный сын, глубоко пораженный не страхом близкой смерти, а твоею прелестью. Я предвижу для тебя долгие столетия чужеземного владычества, – я не смог отвратить их. Но кровь своего сердца приношу я в жертву, чтобы исполнилось мое желание: чтобы наступил наконец день, когда никакие иноземцы не будут владеть ни пядью твоей священной земли, когда ты будешь свободна вся, от священных Альп до самого моря.
Спокойно, с достоинством пошел Цетег к среднему лагерю, к палатке Нарзеса.
– А, Цетег! – вскричал Нарзес, увидя его. – Как, кстати, ты пришел. Скажи, неужели правда, что ты присоединился к этому безумному союзу, который составили мои лучшие полководцы? Я только что случайно узнал о нем и назвал их безумцами, а они ответили мне в оправдание, что это – не безумие, потому что даже умнейший человек, Цетег, примкнул к союзу. Правда ли это?
– Да, правда. И прямо отсюда, – ты Иоганн, позволь мне начать первому, – я иду к Везувию. Приближается время дежурства Тейи.
– Я рад этому, – сказал Нарзес.
– Да, это избавит тебя от значительных хлопот, префект Рима, – ответил Цетег.
Все смотрели на него пораженные. Только Нарзес спокойно сказал:
– Ты знаешь все? Отлично. Не моя вина, Цетег, что я не сказал тебе этого сам. Но император строго запретил. Я хвалю твое решение. Не изменяй его, оно избавит тебя от тяжелого процесса. Прощай! Мы все также двинемся тотчас к проходу. Нельзя допустить готов напасть на нас. Не понимаю только, почему мой ионийский флот не приходит так долго. Два скороходных корабля послал я к нему с приказанием немедленно идти сюда, а о нем ни слуху ни духу. Он нужен мне для перевозки пленных готов в Византию. Но теперь невозможно дольше ждать. Сейчас мы двинемся к ущелью.
– Нарзес, – сказал Цетег. – Окажите мне последнюю милость. В твоем войске есть римляне и итальянцы. Позволь мне собрать их и повести в этот последний бой.
Нарзес с минуту подумал.
– Хорошо, – сказал он, – собери их веди… на смерть, – тихо прибавил он, обращаясь к Василиску. – Их тысячи полторы, и я доставлю ему счастье умереть во главе своих соотечественников… Прощай, Цетег!
Молча поклонившись, с поднятым мечом, Цетег вышел.
– Альбоин, – задумчиво сказал Нарзес после ухода римлянина. – Посмотри хорошенько на него. Понимаешь ты, кто это вышел?
– Великий враг своих врагов, – серьезно ответил лангобард.
– Да, волчонок, взгляни на него еще раз: это идет умирать последний римлянин!
И все полководцы, бывшие в палатке, поспешили к выходу, чтобы еще раз взглянуть на великого человека.
– Как? – вскричал в эту минуту Сцевола, все еще переодетый лангобардом. – Ты позволяешь ему ускользнуть от суда?
– И от руки палача? – прибавил Альбин. – А обвинителей лишаешь его имущества?
