В эту минуту ночной ветерок донес до них звуки прелюдии к вальсу.
– Сударь, – сказал маркиз, касаясь пальцем плеча своего сообщника, – нас всех семеро. Следовательно, чтобы вернуть себе свободу, мне придется убить шестерых.
– Совершенно верно, – сказал, поклонившись, шевалье.
– Когда я вас убью, останется только пятеро.
– Вполне верно.
– Итак, – спокойно заметил маркиз, – я начну с вас.
– Мне кажется, нам надо сначала достать оружие.
– Да, но вы забыли, что каждый из нас всегда носит при себе кинжал, рукоятка которого изображает руку скелета.
– Правда, но на кинжалах не принято драться.
– Ну, так мы введем это оружие в моду. Начнем же, шевалье.
И при свете луны лезвие клинка блеснуло в руке де Ласи.
Шевалье сначала растерялся от такого неожиданного нападения и несколько мгновений стоял в нерешимости, но вдруг в глазах его сверкнул злой огонек, и он, в свою очередь, выхватил кинжал.
– Вы позволите задать вам один только вопрос? – спросил он.
– Спрашивайте, только скорее.
– Если вы убьете меня теперь, в этот час и в этой пустынной улице, хватит ли у вас честности отправиться к другим членам нашего общества и драться с ними?
– Да, клянусь вам, но…
– А! – насмешливо заметил шевалье. – Значит, является условие.
– Только одно. При том роде оружия, каким мы деремся, легко может случиться, что побежденный так же, как и победитель, будет ранен смертельно, в таком случае я предпочту умереть дома.
– Я ничего не имею против этого.
– В таком случае, защищайтесь.
И де Ласи бросился на противника. Без ужаса нельзя было бы смотреть на их дуэль. Утонченные уловки, изящные приемы фехтовального искусства уступили здесь место дикой страсти и крайнему бешенству. Противники имели вид двух людоедов, стремящихся перерезать друг другу горло, чтобы удовлетворить тем свой грубый инстинкт.
Поединок был непродолжителен. В течение десяти минут маркиз и шевалье яростно наносили друг другу удары, наконец последний вскрикнул от боли и бешенства; кинжал выпал у него из рук и, судорожно вытянув сжатые руки, он сделал шаг назад и упал.
– Один – спокойно произнес де Ласи, но в ту же минуту пошатнулся, и в глазах у него потемнело: он принужден был прислониться к забору.
– Умираю, – прошептал он. – У меня три раны в груди, и я проживу не более часа… о, Жанна, Жанна, возлюбленная моя! Моя единственная любовь! Неужели ты обвенчалась только с трупом? Ты овдовеешь, не быв супругой…
И горячие слезы, слезы осужденного, блеснули и медленно скатились по бледным щекам маркиза; но им тотчас же овладело бешенство, и глаза его мрачно заблистали.
– Неужели я умру не отомщенный? – спросил он себя глухим голосом, и мысль о мести вернула ему силы; он толкнул ногою тело шевалье и продолжал. – И этот человек, убивший меня и одним ударом разбивший и мою жизнь, и мою любовь, заставивший мою возлюбленную Жанну сменить венчальный убор на траур, этот негодяй, которого я топчу ногами, это безжизненное тело – не настоящий убийца; действительный убийца – это низкое сообщество, все эти люди, связанные между собою гнусной клятвой, преступлением, сделавшие из меня то же самое, что я сделал с ними, – послушное орудие, покорный кинжал, руку, всегда готовую совершить преступление, людей, потерявших способность краснеть от стыда… Ну, так я не хочу, чтобы эти люди пережили меня; я умираю на пороге моего брачного алькова, а они умрут на эшафоте; бесчестие будет нашей эпитафией, и Жанна не будет оплакивать меня… О, – продолжал де Ласи с неописуемой иронией, – если бы я мог прожить еще хоть час!..
И он попробовал пройти несколько шагов, скорее волоча ноги, чем идя; благодаря железной энергии, давшей ему силы отсрочить приближение смерти, он шел, то цепляясь за стены, то останавливаясь и отдыхая, чтобы затем снова пуститься в путь… Таким образом он добрался до конца переулка и до улицы Ванио.
На соседних башенных часах пробило час; улица была пустынна, но мимо проезжала наемная карета, и кучер, заметив де Ласи, предложил подвезти его.
Было настолько темно, что невозможно было заметить кровь, которой был залит белый жилет маркиза, и кучер, помогая ему сесть в карету, не разглядел, что он был ранен.
– Улица Гельдер, 13, – пробормотал де Ласи чуть слышно. – Получишь луидор на чай, если довезешь в десять минут.
Обрадованный кучер стегнул лошадей и помчался во весь дух. Дорогой де Ласи лишился чувств, но он очнулся в ту минуту, когда карета остановилась.
– Друг мой, – сказал он кучеру, – позвоните у этой двери, подымитесь в первый этаж, разбудите моего камердинера и скажите ему, что его господин ждет на улице.
Кучер исполнил приказание маркиза и немного погодя вернулся с камердинером.
– Вильгельм, – обратился к нему де Ласи, голос которого все более и более слабел, – в кабинете, в ящике письменного стола, стоит маленькая шкатулка кедрового дерева, принеси ее сюда, а также захвати и плащ.
– Слушаю, сударь, – сказал слуга, взяв ключ и спеша исполнить приказание.
Немного спустя он вернулся со шкатулкой.
– Можешь лечь спать, – спокойно сказал ему маркиз, беря шкатулку.
– Как странно, – прошептал лакей, – голос у барина такой, словно он собирается умирать.
– Любезный, – обратился де Ласи к кучеру, – я только что дрался на дуэли и получил три раны и легко могу умереть во время пути. У меня нет времени ехать к доктору, к тому же это было бы бесполезно. Вы отвезете меня на улицу Вернейль. Если, когда вы остановитесь у отеля и отворите дверцу, вы увидите, что я умер, то попросите доложить о вас госпоже де Ласи и передадите ей эту шкатулку, сказав ей, что я обещал дать вам десять луидоров. В этом ящике хранятся только любовные письма.
Пораженный кучер слушал.
– Ну! Поезжайте скорее! – сказал маркиз и прибавил про себя с иронической улыбкой: «Я хорошо сделал, что описал день за днем историю нашего адского договора! По крайней мере, я буду отомщен!»
Пока совершались все только что описанные нами события, в отеле де Фруадефон не замедлили заметить отсутствие де Ласи, и оно сначала показалось всем крайне странным. Затем вспомнили, что маркиз подошел и разговаривал с каким-то человеком, которого никто не знал, что они отошли в сторону и, по-видимому, разговаривали о чем-то очень резко и серьезно. Один из слуг заявил, что видел, как они направились в сад.
Обыскали весь сад, но не нашли де Ласи. Мрачные предположения начали раздаваться среди этой только что веселившейся толпы; слова: встреча, дуэль, таинственное исчезновение – повторялись в гостиных, которые вскоре опустели под предлогом позднего часа. Парижский свет боится драм и неприятных новостей в то время, когда он веселится.
