«… И даже Лорд Кардиган очень мил — хотя он и ворчит, что Сэр Колин был слишком медлителен и плохо использовал свою Легкую Кавалерию, полагаю и ей нашлась работа при наказании этих Мошенников-Сипаев. Лорд Кардиган также оказывал мне при встрече в Роу все знаки внимания, но я дала ему от ворот поворот, поскольку была уверена, что тебе бы так хотелось, так что он ушел не слишком-то довольным. Полагаю, он решил прибегнуть к лести, поскольку прислал мне в подарок для тебя книгу, сказав, что уверен — тебе она будет особенно интересна. Я просмотрела ее и не нашла ничего сколько-нибудь для себя интересного — там все что-то про крестьян и ни слова про Нежную Страсть, о которой я так люблю читать и писать и которая заполняет мои мысли всякий раз, когда они обращаются к Самому Дорогому из Мужей и Возлюбленных, а это происходит постоянно, так что ноги мои просто подкашиваются. Все же я пересылаю эту книгу тебе, с наилучшими пожеланиями от Лорда Кардигана. Кстати, на днях случился замечательный скандал с лакеем Дэйзи Марчмонт…»
Я не хотел слышать о Кардигане — при одном упоминании этого имени во мне разгоралась ревность, напоминая, что моя дорогая Элспет отнюдь не всегда была столь достойной и любящей женушкой, какой хотела казаться, и только небесам известно, сколько всяких ее поклонников оббивали пороги нашего дома во время моего отсутствия. Когда Флэши вернется домой, для флирта у ней не останется ни времени, ни возможности, а значит… я улыбнулся при этой мысли, бросил подарок Кардигана в чемодан, даже не взглянув на него и прыгнул в поезд до Аллахабада, где Билли Рассел уже встречал меня на станции.
Он был само обаяние в бакенбардах, полон задора и тут же потребовал подробностей о моих приключениях в Джханси и Гвалиоре — о которых он, конечно же, уже знал, но только в общих чертах.
— Но мне нужды все цвета и краски, старина, а этого днем с огнем не найдешь в официальных депешах. Тот случай, когда ты, переодевшись, прокрался в самое сердце крепости этой баядерки из Джханси, а после был под покровом ночи вывезен оттуда как пленник, а…?
Я, ухмыляясь, отвечал на его вопросы, и мы как раз ехали по направлению к форту, когда Билли вдруг спросил:
— Я сохранил все твои трофеи из Лакноу и призовые деньги. Похоже, это все, что ты получил за эту кампанию — не считая нескольких ран и новых седых волос?
Я понял, на что он намекает, черт его подери. В то время как на других героев индийской кампании сыпался настоящий дождь лент, медалей и титулов, мне до сих пор не перепало вообще ничего — и похоже не светило даже в будущем. Ирония судьбы была в том, что хоть я и получил сполна свою порцию ужасов мятежа, официальные власти, похоже, отнеслись к результатам моей деятельности довольно холодно. Задание, данное мне Памом, я полностью провалил, да и Роуз чертовски дулся на меня за то, что из его плана по захвату рани ничего не вышло. Лорд Каннинг, как мне говорили, был мною глубоко разочарован — вот неблагодарный ублюдок, как будто я был в чем-то виноват. Но все эти вещи много значили, когда нужно было что-то испортить, поэтому я не сомневался, что в то время как на молодчиков, подобных Роузу и Кэмпбеллу всяческие блага изливаются сплошным потоком, а про умение Аутрама, Сэма Брауна и даже маленького Робертса трубят на весь мир, бедняга Флэши будет рад даже обыкновенному приветственному адресу или фуршету где-нибудь в городском совете Эшби.
— Других-то хорошо наградили, — перечислял Билли, — старина Тише-едешь стал лордом — но ты это, наверное, уже знаешь; раздали порядка полусотни крестов и бог знает сколько титулов… могли бы и для тебя что-нибудь сделать, — все твердил он, когда мы уже высадились в форте и шли вдоль веранды. Полагаю, хорошая заметка в «Таймс» могла бы их пришпорить, а? Не можем же мы допустить, чтобы в Конной гвардии затирали наших лучших людей.
Я с удовольствием слушал все это, пока Билли проводил меня через холл, где стояли часовые-сикхи и тихо шелестели пунки,[184] но, честно говоря, всерьез ни о чем таком не задумывался, о чем ему откровенно и сказал. В ответ на это он лишь широко ухмыльнулся в свои бакенбарды, жестом приглашая меня пройти в двери, и тут я замер в полном изумлении.
Это была большая просторная комната — наполовину служебный кабинет, наполовину гостиная. В дальнем конце, перед прекрасным афганским ковром, стояла группа людей, причем все как один смотрели в мою сторону. Состав этой группы меня несколько озадачил, потому что тут был и Кэмпбелл, со своей седой гривой и морщинистой шотландской рожей, улыбающийся Мэнсфилд, держащийся очень прямо и поигрывающий своими черными усиками, Макдоналд, широко усмехающийся и Хоуп Грант,[185] как обычно, строгий и важный. Среди них стоял худощавый штатский в белом утреннем сюртуке, с миловидной улыбающейся женщиной; мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в этой паре лорда и леди Каннинг.
Затем Рассел подтолкнул меня вперед, Каннинг улыбнулся мне и мы пожали друг другу руки, я поклонился леди Каннинг, удивляясь, какого дьявола они все здесь собрались. Тут наступила тишина, а Каннинг прочистил глотку и обратился ко мне. Я был бы рад вспомнить все, что он говорил, но был слишком ошарашен тем, что так неожиданно оказался в этой компании. Но что это?
— …всем известные выдающиеся деяния в различных местах… Афганистане, Крыму, Балаклаве, Средней Азии… а позднее еще более выдающуюся службу во время восстания в Бенгальской армии… исключительно доблестное поведение при обороне и эвакуации Канпура… и по указанию сэра Хью Роуза вызвался выполнить весьма опасное и трудное задание во время Гвалиорской кампании… самое горячее одобрение Ее Величества, ее министров и главных советников… в ознаменование свершений гораздо больших, нежели от него требовал долг…
Я растерянно слушал все это, а затем Каннинг что-то передал Кэмпбеллу и тот подошел ко мне, сияющий, несмотря на свой обычный сердитый вид и, прокашлявшись, сказал:
— Это была моя пер-рсональная пр-росьба, — рыкнул он, — и мне р-разрешили вр-ручить вам эту нагр-раду, которая исходит прямо из собственных благодарных р-рук Ее Величества.
Он подошел ближе и внезапно я ощутил резкую боль в левой стороне груди, к которой он что-то приколол. Я покосился, пытаясь рассмотреть эту штуку — и это был он, невзрачный на вид маленький бронзовый крестик, висящий на ленточке, приколотой к моему мундиру. Сперва я не узнал его, а затем леди Каннинг захлопала в ладоши, а Кэмпбелл пожал мне правую руку и уставился на меня, нахмурив брови.
— Орден Креста Виктории, — проговорил он и затем добавил: — Флэшмен… — но тут вдруг замолчал, покачав головой. — Эх, — только и сказал он, улыбнувшись мне — а Господь свидетель, он нечасто улыбался — и все продолжал трясти мне руку, покачивая головой, а до моих ушей наконец долетели смех и звуки аплодисментов.
