«…Эти осадные башни, – писал летописец, – были весьма внушительными сооружениями. Каждая из них имела три этажа. На нижнем уровне должны были укрываться те, кто станет толкать башню к стенам; средний уровень, самый широкий, имел наклонную плоскость. В нужное время с нее должен спускаться перекидной мост, по которому устремятся в атаку воины Креста, а с верхнего уровня лучники и метатели дротиков начнут обстрел неверных, пытающихся отбросить нападающих.
Офицеры, имеющие опыт осадных работ, наблюдали за сооружением катапульт, предназначенных для метания камней и железных стрел, а также за постройкой особых подмостей, на которых устанавливались огромные тараны».
Капля пота упала с кончика носа сэра Шарля, оставив пятно на пергаменте, развернутом у него на груди. Тяжко вздохнув, он бросил тоскливый взгляд на свой почти пустой бурдюк для воды. В тот день горячий ветер непрерывно дул из близкой пустыни, устремляясь на восток. Приподняв полог палатки, нормандец смотрел, как сколачивают балисту – передвижную катапульту, которая могла выбрасывать крупные валуны на расстояние многих сотен ярдов.
Цепочка истощенных вьючных верблюдов подносила охапки хвороста, из которого люди тут же связывали фашины и грубые щиты – на это шел ивняк или иное легкое дерево. Взгляд летописца рассеянно скользил по этим щитам и лестницам, которыми должны были быть оснащены все рыцари.
Пыльные вихри сотрясали палатку, пыль попадала в воспаленные покрасневшие глаза сэра Шарля. Надо остерегаться; многие крестоносцы в те дни слепли, их глаза краснели и покрывались гнойниками из-за непрерывного раздражения.
«Наша величайшая беда, – писал он, – заключается в отсутствии опытного вожака, такого, каким был Боэмунд при Дорилеуме и Антиохии. На прошлой неделе, когда собрались самые важные лорды и властители, чтобы выбрать такого предводителя, епископы воспрепятствовали этому, говоря, что не следует одному смертному человеку править Священным городом, в котором страдал и носил терновый венец Христос.
Это совещание закончилось, и в результате герцог Готфрид, граф Танкред и граф Раймонд Тулузский получили свободу действий по собственному усмотрению. Эти воители ссорились и обвиняли друг друга, то и дело обнажая мечи, и казалось, что междоусобное столкновение неизбежно.
Однако произошло чудо, предотвратив беду. Воинам явился дух святейшего епископа Адемара из Пюи, того, что погиб от чумы после падения Антиохии. Этого святого оплакивали за его мудрость и сострадание все воины-крестоносцы.
Дух его ясно увидели и услышали перессорившиеся властители. Тень старца просила их заключить мир между собой, покаяться и искать искупления за свои ссоры. Он повелел им босыми обойти все стены Священного города. Вожаки поклялись исполнить все, как он велел, даже обнялись и попросили друг у друга прощения».
Так сильны были чувства братства, так искренне стремление к примирению, что, если бы Эдмунд повстречал тогда Дрого из Четраро, он даже простил бы ломбардцу его необъяснимое предательство в сражении при Яффе.
Как только было принято решение об искупительном обходе, религиозный дух воинства поднялся.
В ночь перед искупительным маршем все крестоносцы постились и исповедовались священнослужителям, которые без отдыха до самого рассвета переходили от одного лагерного костра к другому. Утром босые франки собрались вместе – с пальмовыми листьями в руках и с длинными мечами у пояса.
Что за странное зрелище, думала леди Розамунда, которая вместе с Хлоей наблюдала с вершины холма, как гордые властители высоко подняли тяжелые кресты и медленно двинулись вокруг стены города. Перед ними двигались священники, которые пели, размахивали кадилами, высоко держа дароносицы, реликвии и золотые распятия… И все это под яростные крики неверных, вышедших на стены Иерусалима.
Отовсюду слышалось пение псалмов. Это был нелегкий путь для кающихся. Он пролегал по острым камням, скалистым впадинам и раскаленным солнцем склонам. Многие теряли сознание от невыносимой жары и боли.
Стоя на коленях, Розамунда умоляла, чтобы это покаяние помогло заслужить прощение Бога. Сестра Эдмунда страстно произносила слова молитв, которые она не вспоминала многие годы. Преклонив колени и склонив головы, ее окружала группа знатных женщин, еще остающихся в лагере графа Танкреда. Они следовали ее примеру.
А на стенах глумящиеся неверные продолжали плеваться, размахивать грубо сколоченными деревянными крестами, а их женщины и дети выкрикивали оскорбления, швыряли экскременты и прочую дрянь в сторону цепочки босых людей с обнаженными головами. Но руководители неверных не предпринимали попыток направить из ворот города кавалерию, хотя она могла бы легко смять плохо вооруженную и растянутую в узкую цепочку колонну пеших христиан.
Перед самым рассветом четырнадцатого июля 1099 года затрубили трубы графа Танкреда. Все знали, что это означало, и каждый устремился на отведенное ему место. Осадные машины были приведены в действие, некоторые уже бросали тяжелые камни, а другие неуклонно продвигались к железным воротам и парапетам стен Иерусалима. Туго натянутые приводные канаты приводили в движение поскрипывающие длинные рычаги мощных катапульт.
Стаи лучников, прищурив глаз, укрылись за щитами из ивняка и других веток и вели стрельбу из луков по стенам города. Другие воины, изрыгая ругательства, толкали тараны, специально поставленные люди наполняли корзины катапульт заранее собранными валунами.
Рев труб святого воинства был встречен уверенным серебристым звоном арабских цимбал и боем барабанов. Выстроившись длинными колоннами под укрытием огромных осадных башен, с нетерпением ожидали сигнала те рыцари, которые собрались под знаменем графа Танкреда. Наготове стояли штурмовые лестницы – их должны были подтащить к сорокафутовой главной стене после того, как осадная башня преодолеет разрушенные внешние укрепления.
Осадная башня передвигалась с большим трудом, медленно, и многие ратники погибли, подкладывая под нее катки. Эти воины, в основном из простонародья, работали под прикрытием щитов, которые удерживали другие ратники, и все же стрелы и дротики неверных унесли немало жизней. Осадная башня, содрогаясь, дюйм за дюймом перемещалась по тщательно подготовленному для нее пути. Гулко ухали ритмичные удары обитого железом тарана, который начал разбивать красновато-бурые стены Иерусалима.
Когда бронзовое, плохо видное из-за клубов пыли солнце стало подыматься выше, многие воины повалились наземь без сознания – они лежали, беспомощно распростертые, и жалобно молили дать им воды.
