Оглядевшись по сторонам, Горация обнаружила, что ушла довольно далеко от замка: она стояла у развалин старинных строений, которые, по традиции, считались охотничьим двором короля Эдуарда — Святого Исповедника. И здесь, между камней, древних, как саксонские короли, Горация наконец поднесла к глазам детскую игрушку и всмотрелась в глубину зеленого стекла.
Внезапно она оказалась в логове дракона, спящего в сердце земли: вокруг нее закружились зеленые спирали и завитки, сталактиты и сталагмиты. Потом все исчезло, и зазвучали голоса поющих мальчиков. Горация ощутила густой, тяжелый запах ладана и, опустив шарик, обнаружила, что стоит под крестом, освещенным огромными свечами, а рядом, на каменной плите, лежит королевская корона. Горация оказалась в часовне короля Эдуарда, и часовня была точь-в-точь такой, как много веков назад. И там, с длинным, исхудалым лицом, бородатый, увенчанный средневековым венцом, на коленях перед священником стоял сам король Эдуард, целиком поглощенный молитвой.
Но во всем этом было что-то пугающее. Король не просто молился. Он упивался своей властью. Бледный, с побелевшими губами, он требовал, чтобы Господь полюбил его за его чистоту, за его аскетичную жизнь, за его полный отказ от земных наслаждений. Горация не знала наверняка, но в тот момент она могла бы поклясться, что под рубахой у него надета покаянная власяница.
Она была слишком потрясена, чтобы испугаться; она лишь подумала, что задремала среди развалин и видит сон. Но сон этот поражал своей удивительной реальностью. Горация чувствовала запах потрескивающих свечей, немытых тел, необычного благовония, которым король умастил свои руки. И еще она чувствовала запах дождя, доносившийся из-за скрипучей двери часовни: сырая земля, сырая кожа, промокшие лошади.
Эффект был поразительно сильным. Горации показалось, что она сейчас упадет в обморок прямо там, где стоит — за спиной Эдуарда. Она находилась так близко от него, что могла бы коснуться его руки. Но она продолжала стоять, поглощенная запахами и звуками, зачарованная тем, как неистово бледный король принимает от священника кровь и плоть Христову.
И вот — свершилось. Священник благословил монарха, изможденная фигура поднялась с колен, двери часовни распахнулись, и показался весь охотничий двор — холодный, промозглый, наполненный лаем собак.
Король прошел мимо Горации к выходу, и она побежала за ним, страшась остаться в этой мрачной часовне наедине со священником, тенью креста и алтарем, слившимися, казалось, в сплошное темное пятно. Несмотря на топот ее ног и звуки дыхания, никто не замечал ее — ни король, ни охотники, ни мальчики, приветствующие своего господина. В этом кошмарном сне Горации была отведена роль наблюдателя, а не участника.
И все же она продолжала бежать за королем — туда, где оседланные лошади уже были готовы умчать монарха и его людей в гущу леса. Но тут внимание Горации привлекла другая картина. Напротив охотничьего дворика, чуть правее, среди деревьев, окружавших лесной ручеек, стояла группа всадников, среди которых Горация разглядела скорбную женскую фигуру, закутанную в плащ.
Сердце Горации забилось в груди, словно птица в клетке, при виде этой женщины, в каждом движении которой чувствовалось отчаяние и решимость одновременно. Женщина отделилась от остальных всадников и преодолела небольшое пространство, отделявшее ее от короля. Король уже успел сесть на лошадь, и женщина взглянула ему прямо в глаза. Как ужасен был взгляд, которым они обменялись: здесь была и ненависть, и любовь, и тайные чувства, гнездящиеся так глубоко в душе человека, что для них не нашлось бы названия ни в одном языке.
— Эдуард, — сказала женщина, — ты должен простить нас. В твоей власти отменить приговор, тяготеющий над Годвинами. Эдуард, во имя Христа, прояви христианское милосердие. Я ведь не совершила греха и преступления против тебя. Все, о чем я тебя просила, — это любовь.
Горация с изумлением смотрела на короля, который ничего не ответил и лишь устремил на женщину суровый взор сверкающих глаз. Атмосфера была настолько напряженной, что Горация почувствовала, как с ее губ срывается крик:
— Почему вы не слушаете ее? Что с вами происходит? Что они сделали с вами, эти люди, что они сделали такого, что вы даже не хотите с ними говорить?
Но Исповедник уже отвернулся и поскакал в чащу, где он сможет вдоволь поохотиться и убить столько зверей, сколько пожелает его душа. На прощание он бросил на женщину последний презрительный взгляд.
Когда женщина соскользнула с лошади, капюшон упал с ее головы, и Горация разглядела огненно-рыжие волосы и детские черты лица королевы. Один из ее спутников приблизился к ней, спешился и опустился рядом с ней на колени.
И тут королева испустила ужасный крик: казалось, в нем соединились весь яд и злоба, на какие только способен человек.
— Билл! Том! — позвал ее спутник. — Королева больна. Помогите госпоже.
Но помочь ей было нельзя. Из потаенной темной области ее души, из области, которой не лишены даже самые невинные создания, уже поднималось к губам проклятие — отчаянный зов к древним странным божествам, бродившим по земле в дни юности мира, когда наступление новой весны можно было купить лишь ценой кровавого жертвоприношения; проклятие настолько страшное, что Горация была не в силах слушать его.
Она расслышала имя Одина, потом — призыв, обращенный к королю Эрлу, или Эльфу; затем королева бросила в бурлящий источник массивное золотое кольцо, и из воды поднялся пар. Потом Горация увидела, как госпожа побледнела, готовясь умереть с ужасным проклятием на устах.
— Смерть, безумие и отчаяние. Одно зло следует за другим злом для всех владельцев саттонского поместья на все времена.
Казалось, весь мир застыл, вслушиваясь в эти слова.
— Ах, помогите мне, — прошептала Горация. — Помогите мне проснуться и спастись от этого жуткого сна.
Она снова стиснула в руке зеленый шарик и сделала единственно возможную вещь: поднесла его к глазам и заглянула в самую сердцевину. Замелькали зеленые спирали, и миру пришел конец. Оставалась одна пустота.
Горация Уэбб Уэстон проснулась и обнаружила, что лежит на земле, скрестив ноги и сжимая в руке детский стеклянный шарик. Вдалеке лаяли собаки, возвращаясь к хозяйке.
— О, Небо! — воскликнула она. — Что я здесь делаю?
Горация поднялась и медленно пошла обратно, в Саттон.
В странной истории замка Саттон уже однажды был такой случай, когда злобное хитросплетение, сотканное проклятым замком, цепко схватило молодую женщину и принудило ее сдаться и отказаться от безнадежной борьбы. Когда Мэлиор Мэри — последняя из потомков сэра Ричарда Уэстона — отреклась от своей любви ради замка, ей пришлось об этом горько пожалеть: Саттон уже не отпустил ее на свободу. Так она и продолжала жить в этом доме, нее глубже погружаясь в свое безумие, возненавидев особняк и решившись погубить его полным пренебрежением к его судьбе, — до тех пор, пока смерть, наконец, не освободила ее из плена.
