Падение Сент-Эльмо
Тангейзер счел большой удачей то, что ему удалось накануне вечером утешиться опиумом. Успокаивающее действие наркотика все еще длилось, и благодаря ему он сохранял хладнокровие почти без усилий. Что было очень кстати, поскольку сегодня турки прекратили свою обычную бомбардировку. Жерла осадных орудий, украшенные драконьими головами, были задраны к небесам в молчании. Исход последней битвы Сент-Эльмо решит холодная сталь.
Сорок с лишним рыцарей-монахов из итальянского и трех французских лангов, сотня или около того испанских tercios и две сотни непоколебимых мальтийцев собрались на почерневших от крови камнях перед проломом в южной стене. Хуан де Гуарес и капитан Миранда, оба слишком тяжело раненные, чтобы стоять на ногах, приказали принести кресла, с которых поднялись Тангейзер и Ле Мас, и привязали себя к сиденьям. Кресла вместе с их увечными седоками отнесли на вершину насыпи, и там они оба и сидели, положив на колени мечи, и наблюдали за турецкой армией на склонах холмов. А там янычары, дервиши, айялары, сипахи и азебы ждали призыва имамов и пения труб.
Поскольку понятие чести было давным-давно изгнано с поля боя, должно быть, некая дикарская, изначальная гордость задавала направление последней атаки турок: они не обращали внимания на незащищенные стены, куда с легкостью могли бы забраться по штурмовым лестницам, на покинутую башню над воротами, на бесчисленное множество проломов поменьше, через которые они могли бы проникнуть, никем не остановленные. Вместо этого вся армия, оглушительно вопя о величии Аллаха, ревущим потоком устремилась вниз по склонам, словно река, обреченная кипеть до скончания времен. Ее единственной целью было добраться до окровавленной стены, на которой пало столько их товарищей и где христианские дьяволы даже сейчас распевали свои гимны и продолжали насмехаться над ними. Разница в численности была почти комичной. Но защитники не собирались сдаваться, не загнав шип в бок Мустафы на еще один, последний, дюйм. К изумлению Тангейзера, который наблюдал за развернувшимся кровавым пиршеством сквозь щель в стене башни, Религия удерживала крепость еще час.
Мечи и кинжалы, полукопья и булавы. Вопли ярости и боли. Идущие от сердца молитвы. Луиджи Бролья, Ланфредуччи, Гийом де Кверси, Хуан де Гуарес, Айгабелла, Виньерон — все они были залиты кровью в той жестокой схватке, которая разразилась вокруг кресел. Он видел, как алебарда Ле Маса описывает блестящие дуги в свете раннего утра, и все в нем дрожало. Если бы не абсолютное спокойствие, порожденное порцией мака в кишках, Тангейзер присоединился бы к ним. Его мучило желание сделать это. Но смерть снова была отвергнута. Для него сегодня не будет славы: он просто выживет или погибнет с позором. Если выпадет последнее — он хотя бы соответствующе одет.
Точнее, раздет, если не считать сапог, давно уже разодранных, которые он обрезал на шесть дюймов ниже колена и испачкал в золе и углях. Теперь вид у них был такой, словно их сняли с трупа. Золотой браслет, надпись на котором являлась сейчас настоящей издевкой над Никодимом, он надел на лодыжку и обмотал тряпками. Во второй сапог он затолкал остатки своих камней бессмертия. Потом испачкал тело грязью, которой изобиловал форт. Хотя у него не было зеркала, он был уверен, что до последнего дюйма выглядит как мусульманский раб. Ле Мас, который был теперь ближе к Божественному, чем когда-либо, радостно заверил Тангейзера в этом, когда они прощались в последний раз. Ле Мас, посвященный в план Тангейзера, приказал загнать пленных на конюшню и перестрелять, вместо того чтобы зарезать, как сделали бы в иной ситуации. Теперь огнестрельное ранение Тангейзера было дополнительным подтверждением, что он единственный выживший пленник.
Тангейзеру теперь нужно было одно-единственное дополнение, чтобы представление имело шансы на успех, и, пока он наблюдал за последним сражением, это дополнение появилось. Человек в полудоспехе отшатнулся от стены и обрушился на булыжники, подняв облако пыли. Он перекатился на живот, сдирая с себя шлем, словно тонет, затем встал на четвереньки, и его стошнило кровью. Он прополз несколько футов, возвращаясь обратно туда, где шла битва, затем упал на локти, поднес правую руку ко лбу, затем к груди, к левому плечу и рухнул лицом вниз, так и не завершив крестного знамения.
Тангейзер развернулся, чтобы идти, но услышал дрожащие звуки собирающих войско труб и обернулся. Под леденящие кровь вопли горстки христиан турки снова отступали. Да, всего лишь для того, чтобы перестроиться и снова ринуться в наступление, но все равно отступали. Ле Мас в последний раз сумел удержать пролом в стене. Теперь уже не больше девяноста человек живых остались стоять у стены. Большинство испанцев и мальтийцев погибли, из рыцарей уцелели только те, у кого были самые лучшие доспехи. Когда они выстроились по бокам от кресел де Гуареса и Миранды, дожидаясь конца, Тангейзер сбежал по ступенькам во двор.
Лоб у него шел пятнами от жара, ноги ступали неуверенно, рана в нижней части спины горела раскаленными углями. Тангейзер споткнулся о мертвого рыцаря, так и застывшего на коленях, и сам упал в пыль. Тангейзер потянул мертвеца за руки. Голова трупа запрокинулась: это оказался Августин Виньерон, пораженный в горло. Теоретически все было просто, но выполнить задуманное оказалось гораздо сложнее. Тангейзер подхватил тело под коленки и перебросил на плечо, кирасой содрав кожу с обожженной солнцем спины. Он крепко вцепился в бедра мертвого рыцаря, надежно уперся ногами и рывком поднялся. Он слышал рядом рев битвы, грохот могучих ударов стали о сталь. Река скоро перекатит через стену и растечется по форту. Пошатываясь, он пошел через двор к конюшням.
Вес мертвого тела и надетого на него металла едва не прикончил Тангейзера. Голова была готова разорваться, ноги превратились в желе, он дышал со свистом, желчь подступала к горлу. Только страх придал ему сил и помог добраться до цели. Он предоставил телу самому сползти с его спины на пол конюшни и упал на камни. Отдышавшись, он огляделся.
Внутри конюшни обнаженные мертвые тела были в беспорядке разбросаны по соломе. Жалкая дюжина на фоне тысяч. Но эту безоружную жалкую кучку перебили ради него одного. Тангейзер подавил приступ угрызений совести, ибо предаваться им здесь было чистым безумием. Отвернувшись, он поглядел через двор и увидел конец. Высокие белые шапки янычаров заслонили собой людей в стальных доспехах. В неистовом финальном припадке мелькали клинки и лилась кровь, затем кресла храбрецов обошли со всех сторон — и форт Сент-Эльмо пал.
