— Я вообще не так много ее видел, чтобы знать, ест она или нет. Стой! Первый раз, когда я был там, я видел еду на столе.
— Тогда, наверно, ест. Она еще не стала сукуей и вынуждена принимать пищу. И этот братец ее тоже ест. Но это ничего не значит. Она на тебя порчу навела. Вот что случилось со стариком Гарри. Не думай, что он устал из-за скачек всю ночь напролет. Он не встанет ни на одну женщину в мире, только на нее. Она напилась твоей крови и проглотила твой мужской сок, это дало ей власть над тобой, потому что у нее внутри твои жизненные соки. Потом, чтобы действовать наверняка, она положила дохлого петуха под подушку.
— Мертвого петуха и нескольких глотков моей крови вряд ли достаточно, чтобы обескуражить старика Гарри. Смотри, сейчас я тебе докажу это.
Но его собственные усилия также закончились безрезультатно.
— Сегодня же вечером приеду в Мелроуз, — взволнованно сказала Мери. — Я не позволю тебе оставаться в объятиях этого вампира. Существует только один способ победить обэ — более мощным обэ. Клин клином. Мама Фиби знает.
— Может, надо было мне сказать ей. Похоже, она знает все.
Рори попробовал воду пальцем ноги и шагнул в таз. Он позволил Мэри намылить его и вновь был раздосадован отсутствием ответной реакции. Ладно, завтра все пройдет. Все эти разговоры об обэ — чистейшей воды глупость, бабушкины сказки. Ничего подобного не может случиться ни с ним, ни со стариком Гарри. Чушь!
Пока он купался, с корабля прибыл Кту. Рори побрился и оделся. Когда Рори уезжал, он не осмелился смотреть Мэри в глаза. Если кто и заслуживал взбучки, так это старик Гарри.
— Не унывай, дорогой Рори, — попыталась успокоить его Мери. — Во всяком случае, я не буду волноваться за то, что произойдет в Правительственном доме в отсутствие его превосходительства. Если уж упрямец и на Мэри не встает, будьте уверены, он не окажет знаков внимания ее тщеславию.
Рори кисло улыбнулся.
— И вот еще что. — Мэри указала на него командирским пальцем. — Возвращайся в Мелроуз как можно быстрее. Я буду ждать тебя там… Сегодня ночью никаких проказ, мой козлик. Пусть эта Марая вещи собирает. Она моя, и я завтра же ее продам, пусть убирается ко всем чертям со всеми своими пожитками, потом мы изгоним из тебя злых духов с помощью колокола, книги и свечи и всех прочих противоядий от обэ. Ну, что? Не такая я уж и дура, а?
— Чем больше я вижу почтенную миссис Фортескью, тем больше поражаюсь ее познаниям. Ты, Мэри, Мама Фиби, эта девица Марая и даже леди Мэри. Вы все, похоже, знаете больше, чем я.
— Таков закон, Рори, все женщины знают больше, чем мужчины! Как бы, по-твоему, мы управлялись с ними, если б знали меньше?
— Что-то мне подсказывает, что ты права. — Он взял ее под руку и проводил вниз по лестнице, потом через внутренний двор и остановился у парадных ворот. — Ты собираешься защищать меня сегодня ночью? — Он сжал ей руку.
— Черт возьми, да. — Она встала на цыпочки и поцеловала его. — Так или иначе, мы должны вдохнуть жизнь в малыша-гренадера.
— Тогда ты станешь его командиром, Мери.
— Это точно, и когда я скомандую ему «смирно», пусть только мне не послушается…
— А что?
— Под трибунал попадет, бездельник. Тридцать суток одиночного заключения.
— Это должно на него возыметь действие, так долго он в жизни не оставался один.
Рори поставил ноги на плиты раскинувшейся в тени бугенвиллей террасы Правительственного дома, чтобы отряхнуть слой пыли, покрывшей его башмаки за время короткого переезда от дома Мери. Он поправил черный атласный галстук, расправил пиджак, подтянул белые штаны и снял большую шляпу полумесяцем. Удовлетворившись своим внешним видом, он протянул руку, чтобы дернуть за бронзовую цепь, висевшую рядом с дверью. Где-то в глубинах дома он услышал звук колокольчика. Рори прислушался. Колокольчик замер, и послышались торопливые тихие шаги, бряканье цепи и звук отодвигаемого засова. Часовой, расшагивающий взад и вперед по террасе и потеющий в своей старомодной шерстяной британской униформе, повернул голову, и их глаза встретились на мгновение, как будто часовой хотел заверить Рори, что вот-вот кто-нибудь подойдет.
Дверь медленно открылась в полутьму, обещая прохладу внутри. Фигура, белая, как привидение, в сумрачном свете, поклонилась Рори, и он вошел внутрь, стараясь привыкнуть глазами к темноте. Как только закрылась дверь, он почувствовал себя в объятиях нежных рук, которые, несмотря на трепет, обхватили его со всепоглощающей страстью.
— Милорд, милорд! — Это был такой знакомый и любимый голос. — Фаял сказал мне, что ты здесь, но я не поверила. Ах, милорд, это действительно ты. Я уж и не думала вновь увидеть тебя в такой дали, в этой варварской стране. Аллах милостив. Он посчитал нужным вернуть тебя мне. Валлахи! Он предопределил конец моим страданиям.
Ее пальцы дотронулись до его лица, едва коснувшись щек, как будто боясь, что его плоть может раствориться в воздухе. Несомненно, это был голос Альмеры с нежными арабскими словами. Он прижал ее к себе, почувствовал, что она плачет и спазмы сотрясают ее хрупкое тело. Ее изящное тело! Да, как всегда, ивовая тростинка. Значит, уже свершилось чудо, на которое он так надеялся, хотя сознавал свою вину: он слишком мало думал об этом.
— Альмера. — Он оторвал свои уста от ее, отстраняя ее тело от себя, чтобы провести рукой по ее плоскому животу. — Да, малышка, я здесь, но скажи, скажи скорее, как мой сын?
— Твой сын, мой господин? Ты знаешь, что у тебя сын?
— Я знаю, что у меня должен был родиться сын. Я никогда не смог бы зачать в тебе девочку.
— Да, Рори, у тебя сын, и у него желтые волосы и белая кожа, как у тебя, и это самый большой младенец, которого ты когда-либо видел, и с самым громким голосом.
— А его имя, Альмера?
— Я зову его Исмаил. Но ты, мой господин, должен дать ему английское имя, я ведь ни одного слова не знаю.
— Пусть оно останется, Альмера. У него будет два имени. Одно — мавританское, а другое — шотландское. Мы будем звать его Исмаилом, как выбрала ты, но еще он будет Махаундом, потому что наполовину мавр, наполовину шотландец. Исмаил Махаунд Сааксский и Саксский. Мы сделаем его принцем Сааксским и бароном Саксским. Будем надеяться, он будет гордиться своим отцом когда-нибудь. Исмаил Махаунд Сааксский и Саксский. Какое святотатственное имя! Ну а теперь, моя дражайшая, о себе. Где мы можем поговорить? Не можем же мы стоять здесь, а у нас есть столько всего порассказать друг другу.
Она взяла его за руку и повела по длинной галерее, его каблуки цокали по плитам пола.
