На этой мысли мы пришли с Хеллером к полному единогласию, и я сказал ему еще об одном хорошо мне запомнившемся эпизоде романа. Это диалог между кадетом Клевинджером и председателем дисциплинарной комиссии, некиим полковником с пышными усами. Однажды, идя в класс, Клевинджер споткнулся, и на следующий день его уже поджидали такие обвинения: самовольный выход из строя, попытка нападения с преступными целями, безобразное поведение, отсутствие бодрости и боевого духа, измена родине, провокация, жульничество, увлечение классической музыкой. Короче говоря, беззаконие тряхнуло его по голове всем своим кодексом. Трепеща, он стоял перед разъяренным начальством. Полковник с пышными усами орал: ему хотелось бы знать, понравится ли проклятому Клевинджеру, если его отчислят из училища и загонят на Соломоновы острова, в похоронную команду?
«— Это несправедливо, — робко заметил Клевинджер.
— Справедливость? — удивленно спросил полковник. — Что такое справедливость?
— Истинная справедливость — это, сэр...
— Истинная справедливость — это прежде всего несправедливость, — усмехнулся полковник и, стуча жирным кулаком по столу, сказал: — Я тебе сейчас растолкую про справедливость. Справедливость — это удар коленом в живот, это когда пыряют снизу ножом в горло, под подбородок, исподтишка; справедливость — это когда в темноте без предупреждения бьют по голове мешком с песком. Или прыгают на горло и душат. Вот что такое справедливость, если мы хотим быть сильными и крепкими».
Два кодекса существуют в мире капитализма. Один охраняет привилегии богатых, другой — кодекс беззакония, состоящий не из статей и параграфов, но из уловок, — отсюда и название, и смысл хеллеровского романа. Он написан едко, парадоксально, кое-где краплен модной эротикой. Комическое в нем чередуется с трагическим, как черные и белые клетки на шахматной доске. Я спросил у Хеллера, как бы он сам определил свои эстетические принципы, и он ответил:
— Я пытаюсь писать, сплавляя социальное содержание раннего Стейнбека с психологизмом Достоевского и манерой Пикассо, — и посмотрел на меня победоносно и насмешливо.
Уф!.. Лучше не задавать писателю таких вопросов. Всегда рискуешь наскочить на его самозаблуждение или минутное кокетство. В романе Хеллера нет ничего ни от Пикассо, ни том более от Достоевского. Сатирическая гипербола, молниеносные удары матадорского клинка на службе у отвращения к ханжеству адского мира собственников управляют стилем Хеллера. Структурно этот стиль сродни яростному гротеску Синклера Льюиса, но оставляет писателю его своеобразие. Недаром тот же Норман Мейлер писал: «Будь я критиком первого разряда, мне было б очень лестно написать основополагающий труд об «Уловке-22», потому что Хеллер куда основательное протаскивает читателя через ад, чем любой американский писатель до него».
Мы сидим с Хеллером два часа и не можем наговориться. Беседа ветвится в разные стороны: то пустяки, то серьезное. Мой собеседник остер, его ум гибок и азартен. О чем бы теперь ни говорили люди, все равно в конце концов они придут к теме разрядки.
— Без разрядки мир задохнется. Только она может теперь успокоить человека, умерить его страх перед видениями конца света, — сказал Хеллер.
Закатное солнце обдало стеклянный брусок соседнего небоскреба слепящим неземным огнем, и сразу наступили сумерки. Официанты заново накрывали опустевшие столики, водружали на них цветные свечи в черных подставках — наряжали зал к вечерней жизни.
— Почему бы нам не заказать еще по «мартышке»? — сердито взмолился Гарри Фримэн, научившийся у русских друзей именно так кодировать коктейль «Мартини».
Мы одобрили предложение, и после «посошка на дорожку» Хеллер, вдруг спохватившись, вернул разговор к литературе:
— Позвольте, но ведь вы мои вкусы определили, а я ваших еще не знаю. Пойдем по той же системе...
— Я готов.
— Библия или Шекспир? — как резкий взмах шпаги, прозвучал вопрос.
— Пожалуй, Библия, — решился я, — в этом стариннейшем сборнике фольклора человек-атеист обнаружит кое-что существенное.
— Можно не продолжать, — засмеялся Хеллер. — Мне все ясно, согласен с вами, хотя, конечно, Шекспир...
— Ну, вот именно... — подхватил я поспешно.
Кстати, из заметки, напечатанной, кажется, в «Крисчен сайенс монитор», я понял в тот же вечер, почему Хеллера так развеселил мой ответ. Он, видимо, заимствовал свой вопрос из анкеты, разосланной министерством юстиции США в тюремные библиотеки. Начальство интересовалось характером литературы, какую предпочитают заключенные — религиозную, классику, «крими». Поэтому первый вопрос анкеты так и был сформулирован: «Что у вас спрашивают преимущественно: Библию, Шекспира или Агату Кристи?» Ответы не сошлись с моими. Большинство арестантов требовало «Новейший курс резания металлов».
Пора расходиться, а Хеллер еще не рассказал мне о своем новом романе — работа над ним шла к концу. Я спешил, улетал в Спокан, где открывалась тогда международная выставка, мы условились встретиться позже, но второе свидание не состоялось.
А теперь новый роман Хеллера вышел в свет. Называется он «Что-то случилось», и в размышлениях его главного героя Боба Слокума — американского «белого воротничка» — автор продолжает ведущую линию «Уловки-22». Слокум влачит свои дни в одиночной камере отчаяния. В ее затененных углах гнездятся призраки — опасения, заброшенность и апатия терзают хеллеровского героя. Мы слышим его внутренний голос: «В конторе, где я работаю, пять человек, которых я боюсь, и все они боятся меня. И, кроме того, маленькая секретарша — она боится нас всех. Есть один сотрудник, он никого не боится. Я бы охотно уволил его, но он внушает мне страх».
Я прочел это место и вспомнил слова Хеллера о страхе и надеждах, связанных с разрядкой. Многое в современной жизни Соединенных Штатов способно объять человека тревогой и смятением. На «миллионы одиночеств» расфасованы людские судьбы в этой стране, достигшей высокого уровня технологической цивилизации. Долгие годы жестокой интервенции во Вьетнаме убедили большинство американцев: с войной не шутят! Она поставила дыбом и без того неврастенические, полные стрессов условия человеческого существования в США. И не отражение ли этого морального сумбура и душевных мучений запечатлено в горьких признаниях Боба Слокума — героя нового произведения Хеллера...
И все-таки миллионы «маленьких» страхов ушли бы в тень перед той грозной тучей, в какую могли собраться темные облака международных событий, не будь в руках людей Программы мира.
Разрядка не в силах, конечно, избавить рядовых американцев от тяжких бед, имманентно присущих частнособственническим отношениям, но она по крайней мере снимает страх перед бедой непоправимой.
