— Какое это имеет значение! Что одна, что другая — обе везут меня совсем не туда, куда надо. Какая разница, «Галантная Мария» или «Санта-Мария», если ни та, ни другая не доставят меня в Севилью!
— Да успокойся ты наконец! Ты еще молод, успеешь побывать в Севилье! Никуда она не денется.
— Что в этом толку? — вздохнул Сьенфуэгос. — Ведь человека, с которым я жажду встретиться, там уже не будет...
— Ничего, другую найдешь. Речь ведь о женщине, правда? Уверяю тебя, с твоей-то внешностью их у тебя всегда будет в достатке. Это тебе говорит человек, который всегда интересовался женщинами, хотя они им ничуть не интересовались. Пусть даже вот тут, — он с ироничной улыбкой легонько постучал себя по виску, — будет вся мудрость мира, пусть он умеет говорить на девяти языках. Им на это плевать, подавай типов вроде тебя.
— Она не такая, как все, — сказал Сьенфуэгос. — Совсем не такая.
— У нее что, три ноги?
— Разумеется, нет!
— Ну, тогда она точно такая же, как и все остальные, можешь мне поверить. А теперь ступай; только не забудь, что ты должен мне денег, а задолжать обращенному еврею — еще хуже, чем самому дьяволу...
— Он уже передо мной.
— И даже не вздумай играть на эти деньги!
Пастух заколебался, потому что именно так он и собирался поступить, но под орлиным взглядом строгих глаз кивнул и в тот же миг проворно спрыгнул на главную палубу.
— Не беспокойтесь, сеньор, не буду. И спасибо!
В эту ночь он смог крепко уснуть — впервые за последние дни; он так устал, что даже не заметил рядом присутствия человека, пахнущего, как священник, который на этот раз задержался на палубе гораздо дольше обычного, наблюдая за горизонтом и звездами и бормоча при этом все те же непонятные фразы.
Однако на следующее утро Сьенфуэгос быстро понял — что-то произошло, потому что и капитаны всех трех кораблей, и наиболее опытные рулевые с ужасом заявили, что компасы отклонились почти на четверть румба к северо-востоку.
— Это еще что значит? — поинтересовался Сьенфуэгос.
— Вместо того, чтобы, как положено, указывать на Полярную звезду, стрелки компасов отклонились на добрых пятнадцать градусов, и мы теперь не знаем, что и думать: то ли звезда изменила свое положение, чего просто не может быть, то ли все компасы разом вышли из строя, что тоже весьма маловероятно.
Канарцу нечего было ответить, поскольку он до сих пор не слишком хорошо представлял, что такое компас и как он работает; ему самому казалось просто непостижимым и демоническим колдовством, что какой-то кусок металла всегда указывает на одну и ту же точку горизонта, как бы его ни поворачивали.
Поэтому он решил не углубляться в эту тему. В этот вечер никому даже в голову не пришло расслабляться и отдыхать; все глаза были прикованы к яркой звезде, всегда стоявшей с правого борта.
Вновь раздался все тот же нескончаемый хор жалоб, суеверные трусы увидели страшное знамение в том, что прекрасная звезда, на протяжении столетий служившая преданной спутницей моряков, теперь решила их предать, бросив на произвол судьбы в самом сердце Сумрачного океана.
— Нужно вернуться! — умоляли матросы. — Полярная звезда сказала свое последнее слово: Господь не желает, чтобы мы шли вперед.
Но адмирал Колумб — тот самый человек, от чьих пыльных одеяний, по мнению Сьенфуэгоса, пахло священником, покидающий свою крошечную каюту лишь для того, чтобы свериться со звездами или рассчитать скорость движения кораблей, собрал всех рулевых и капитанов и сообщил, что, по его мнению, сей тревожный факт не имеет ничего общего с божественным провидением, это всего лишь какое-то до сих пор не известное астрономическое явление.
— Возможно, Земля и не совсем круглая, а имеет, например, форму груши, — сказал он. — Это могло бы объяснить, что при достижении определенной широты положение звезд претерпевает небольшое изменение. Как бы то ни было, я вам заявляю, что столь незначительное происшествие никак не может повлиять на мои планы. Мы по-прежнему держим курс на запад.
— При всем моем уважении... — вмешался Висенте Яньес Пинсон, считавшийся самым опытным капитаном эскадры. — Я бы посоветовал немного изменить курс, отклонившись в сторону юго-запада. Это бы весьма благоприятствовало продвижению кораблей. Ветер постоянно дует именно в этом направлении, и, слегка изменив положение кормы, мы сможем двигаться быстрее и с меньшей нагрузкой на оснастку и корпус, и так уже сильно изношенные.
— Согласно моим расчетам, Сипанго и берега Катая находятся прямо по курсу, — прозвучал резкий ответ адмирала. — Туда мы и направимся. Любое отклонение от курса я расцениваю как пустую трату времени.
— А я считаю, — заявил андалузец, и не подумавший повернуть румпель, — наша главная задача — найти землю и тем самым успокоить команду. А там уж сможем разузнать, как лучше дойти до Сипанго.
— Лучший способ достичь Сипанго — это следовать текущим курсом. Через десять дней мы увидим его берега.
Никто ни словом не возразил — в конце концов, генуэзец оставался адмиралом сего флота, согласно королевскому указу.
Однако среди команды распространилось недовольство, поскольку наиболее сведущие моряки предупреждали, что, стоит им оставить естественный маршрут по пути господствующих ветров (а многие годы спустя он превратится в «Путь пассатов» и оживленный торговый маршрут к берегам Нового Света), как они всё чаще рискуют попасть в штиль, а для опытного моряка нет опасности страшней, чем застрять без ветра посреди жаркого и неизвестного океана в совершенной неподвижности.
Кое-кто вспомнил недавнее предостережение старого Васкеса де ла Фронтеры, который сорок лет назад принял участие в таком же морском походе не запад под предводительством Генриха Мореплавателя, и их корабль попал в ту же ловушку. Васкес де ла Фронтера рассказывал, что на пути у них возникли заросли морских водорослей, превратившие воду в непроходимую вязкую топь, что и помешало, по его словам, достичь берегов Сипанго, до которых уже было рукой подать.
— На юго-запад! Все время на юго-запад! — крикнул он вдогонку, когда они отчалили от андалузских берегов, взяв курс на Канары. — Положитесь на ветер! Ветер никогда не обманет!
Кое-кто — и в том числе адмирал Колумб — считали Васкеса де ла Фронтеру не более чем болтуном и шарлатаном, никогда не отлучавшимся более чем на пятьдесят лиг от мыса Орчила на острове Иерро, который в то время считался краем света. Другие же, и среди них суровый Хуан де ла Коса, утверждали, что старик прекрасно знает, о чем говорит, заявляя, что засушенные стебли, которые он так бережно хранил — действительно те самые водоросли, извлеченные из вод легендарного Саргассова моря, а не просто обычные водоросли, высушенными на солнце.
