Мариэтта закусила губу: Если бы Доменико знал, какие страдания выпали на долю несчастной Элены, он не стал бы корить себя за те несколько слов вежливости, которые этикет обязывал его произнести там на лестнице. Филиппо обращался с ней отвратительно. Интимная жизнь двух супругов превратилась в сплошной кошмар. Обычно Филиппо без стука заявлялся в ее спальню, жестоко и эгоистично овладевал ею, после чего начинались вошедшие у него в привычку укоры и упреки в ее бесплодности и никчемности. Раз или два он доходил до того, что чуть было не задушил ее в припадке своей безудержной ярости, и она была вынуждена долго скрывать синеватые кровоподтеки на шее, повязывая пышные газовые шарфики. А другие дамы, не зная и не ведая, в чем было дело, приняли это за новую моду и стали подражать ей, повязывая себе такие же, и не прошло и месяца, как этот аксессуар стал криком сезона, и Элена в очередной раз подтвердила свою репутацию законодательницы мод. Вскоре дверь ложи раскрылась, и Доменико поднялся, чтобы приветствовать своих друзей, которых он пригласил сюда на вечер. Мариэтта вздохнула с облегчением при мысли, что ей более не придется сегодня вступать в очередную, не очень приятную перепалку со своим супругом. Небольшое происшествие, случившееся в опере позже, явно не располагало к тому, чтобы она продолжала дуться на Доменико. А произошло следующее: как обычно, галерка были битком забита пришедшими в оперу гондольерами, которым дозволялось бесплатно присутствовать на спектаклях в ожидании своих хозяев или тех, кто нанял их на этот вечер. И именно в этот вечер на них вдруг нашла охота посоревноваться в вокальных талантах с певцами, занятыми в сегодняшнем спектакле и выступавшими на сцене. Среди гондольеров оказалось достаточно много обладающих на самом деле прекрасными голосами, и каждое соло превращалось здесь, в дуэт, что вызывало восторг публики и гром аплодисментов — эти вокальные наложения явно пришлись по вкусу большинству. Все это делалось не ради того, чтобы унизить певцов или вызвать скандал, а из самых что ни на есть добрых побуждений, и в конце спектакля публика поднялась со своих мест, чтобы стоя поблагодарить виновников этой столь удачной импровизации, и даже сами певцы, стоя на сцене в свете ламп, отвешивали низкие поклоны тем, кто подпевал им с галерки.
Элена аплодировала не только певцам, но и своему личному успеху, которым ознаменовался сегодняшний вечер для нее, она устремила взор в ложу Торризи. Хотя она и не могла видеть лица Доменико из-за женщин, которые оживленно болтали с Мариэттой, она не сокрушалась по этому поводу. Элена испытывала огромную благодарность к этому человеку за то, как он обошелся с ней перед спектаклем во время их неожиданной встречи на лестнице. Несмотря на то, что он одарил ее довольно колючим взглядом, она чувствовала, что этому человеку присуще врожденное чувство справедливости, и она была счастлива, что будущее ее дочери вверено в столь надежные руки.
Когда Элена вернулась домой, Филиппо еще не появился. Убедившись, что и его личного слуги нет нигде поблизости, она направилась в спальню Филиппо, примыкавшую к ее будуару. Это была огромная, прямоугольная комната с двумя высокими стреловидными готическими окнами, выходившими на канал Гранде, в нише которой возвышалась огромная, с пологом, на четырех столбиках кровать, задрапированная темно-зеленой золотистой парчой. Среди нескольких отличавшихся искусной резьбой предметов венецианского гарнитура был величественный комод, довольно высокий, мореного дуба, раскрыв тяжелые створки которого можно было добраться до маленьких выдвижных ящиков и ящичков, а также до других дверок. Здесь Филиппо хранил самые разные свои вещицы: от пары дуэльных пистолетов до золотых пряжек к туфлям и множества пуговиц самых причудливых форм. Несколько ящиков были отведены под текущую корреспонденцию, представлявшую особую важность, и всякого рода других бумаг, которые было необходимо иметь постоянно под рукой. Именно в них Элена надеялась найти то, что могло быть связано со встречами братьев Челано.
Примерно после получаса безрезультатных поисков она решила, что все записи, касавшиеся этих встреч, должны находиться во владении Маурицио, имевшего обыкновение появляться во дворце с кожаной папкой под мышкой. Она обыскала уже все, что можно, и была уверена, что, если Филиппо и располагал этими документами, то они бы наверняка находились именно в этом комоде. Она даже принялась искать какой-нибудь тайник, пытаясь найти секретный замок его путем ощупывания и надавливания на деревянные резные детали облицовки комода. И эти поиски действительно привели ее к такому потайному ящичку, но там находились лишь два предмета, завернутые в шелковую ткань. Одним из них было старинное кольцо с большим камнем, собственно, это был перстень, оправа которого открывалась, и в появившемся маленьком углублении находился беловатый порошок, который вполне мог оказаться ядом. Ей уже приходилось видеть довольно много подобных перстней в хранилище дворца, но подобного содержимого — никогда. Другая вещь представляла собой небольшой кусок дерева с изображением эротической сцены, который показался ей еще древнее, чем перстень. Поскольку обе эти вещицы были очень старинными, она засомневалась, знал ли вообще Филиппо об их местонахождении здесь.
После того как эти поиски ничем не завершились, Элена решила продолжать подслушивание, уверенная, что наступит такой день, когда она сможет узнать что-то весьма важное. Она ненавидела себя за то, что вынуждена была прибегать к таким средствам, как подслушивание и обшаривание вещей Филиппо, постоянно в ужасе ожидая, что вот-вот откроется дверь, и кто-нибудь застанет ее за этим недостойным занятием, но понимала, что ничем другим она помочь Доменико не смогла бы, если же она ничего не сделает для него, то это неизбежно заденет интересы и ее родной дочери. С этой мыслью Элена вернулась в свою спальню и, вызвав камеристку, стала готовиться ко сну.
Едва Филиппо зашел в свою спальню, как его чуткие ноздри уловили едва ощутимый аромат духов Элены. Или ему это просто почудилось? Ведь он всегда очень остро воспринимал то, что прямо или косвенно было связано с Эленой. Его в исступление приводила мысль, как это он до сих пор мог быть очарован ее красотой, хотя рационально эта женщина, до сих пор не удосужившаяся наградить его наследником, не вызывала в нем ничего, кроме ненависти. Эта ядовитая мысль, внушенная ему однажды его матерью, намертво засела у него в мозгу, не давая покоя. Да, его мать знала, что делает. Противоречивые эмоции, одолевавшие Филиппо, постоянно держали его на грани срыва. Были моменты, когда он бил Элену только потому, что был зол на себя за то, что его никчемная жена терпела издевательства, не ведая о том, что он может использовать тысячу возможностей отправить ее на тот свет, не рискуя абсолютно ничем.
