— Я с тобой! — заявляет Хамид. Я тоже хочу в Самарканд!
— Ты? В Самарканд!? Что тебя гонит в Самарканд?
Хамид растерян.
— Ну, ладно, ладно, — приходит на помощь мальчик Хафиз. — Хочешь скажу еще что–то…
— ?
— Еще я… хочу попроситься в… ученики к Джафари.
— Кто он, этот Д–жа–фа-ри?
— Как, ты не знаешь Джафари? — удивляется мальчик Хафиз и окинув не без сожаления с ног до головы Хамида, добавляет. — Ты прав: откуда тебе знать Джафари, — и мечтательно произносит: — Джафари — лучший поэт Самарканда — вот кто он такой! Какие у него газели?
— Поэт? Газели?
— Я вижу, ты впервые слышишь эти слова?
— Впервые, — соглашается Хамид.
— Эх, ты! — вздыхает Хафиз и по–отечески добавляет — ладно, пошли. На месте, в Самарканде, разберемся… Идут. Заворачивают за уступ глиняного оврага. Но за кадром еще слышится, затухая, голос Хафиза: «Слушай, что говорит Джафари» — и далее читает в слух отрывок газели…
В небольшом помещении, образовав кружок, на деревянной тахте сидят мужчины. Их сравнительно немного, среди них — и знакомые нам люди, которых мы перед этим видели у гадальщика, а раньше на охоте — товарищи Саллеха. Но главное здесь же и сам Саллех. Судя по лицам, здесь идет непростая дискуссия.
— Я согласен: да, южане топчут нас, северян! — говорит один из заговорщиков.
— А что Эмир Казанган делает с Мавераннахром: Афганистан отдал внуку, а этого… молокососа… — молвит третий
— Барласца Тимура… — подсказывают тому.
— Да, племянника Хаджи Барласа… сделал тысячником, отдал в жены внучку, а завтра — не приведи Аллах! — И темником… Помяните, мое слово.
— А Саллеху… наследнику почтенного… темника Боролдоя, отказывает во всем это противозаконно! — восклицает другой, — Саллех, разве я не прав? Скажи! Если не прав, пусть отсекут мне язык.
Все смолкают в ожидании выступления Саллеха и тот, не заставляет себя ждать — медленно, но, четко подчеркивая едва ли не каждое слово, произносит:
— Никто из нас не станет отрицать: эмир Казанган на этом не остановится — остановить его можем только мы…
— И только смерть! — поддерживает Саллеха его товарищ, — кто думает иначе, пусть выскажется сейчас. Здесь.
И снова воцаряется напряженное молчание.
С места поднимается в конце помещения человек, которого мы в предидущем эпизоде видели у ворот напротив гадальщика — хозяин жилища произносит:
— А сейчас высокочтимые гости, прошу сосредеточить внимание на нашей скромной пище.
В центр дастархана ставятся чаши с традиционным угощением — пловом.
Тимур и его друг Сардар продолжают проход по базару, идут вдоль мясного ряда, где выставлены туши животных, их внутренности… останавливаются перед необычной пирамидой из десятков опаленных бараньих голов. Продавец — мясник явно доволен.
— Ну, как нравится?
Тимур смотрит на осклабившегося в улыбке продавца, молча идет дальше, но какая–то сила заставляет его обернутся и взглянуть на необычную пирамиду из опаленных бараньих голов, на самодовольное лицо мясника… — спрашивает у него:
— А тебе?
— Красиво, — откровенно любуется тот, продолжая улыбаться. — сам придумал!..
— Мы почти у цели, Сардар, — говорит Тимур и наконец–то решительно идет вперед.
Мастерская кузнеца Гуляма. За работой кузнеца молча наблюдают, устроившись на лавке, Тимур и Сардар. Гулям кладет на наковальню раскаленное железо. Постучав по нему молотком, опускает его в корыто с холодной водой, отбрасывает заготовку и молоток и, вытерев пот, садится напротив визитеров.
— С чем пожаловал на этот раз сын Торгая — справиться о моем здоровье? А этот — твой приятель? Почему в таком одеянии? Тебя разжаловали? — начинает Гулям. — Ближе к делу!
— Это, — кладет Тимур руку на плечо Сардара, — наш человек.
— Я готов выслушать добрых людей.
— У меня к тебе дело, — берет из рук Сардара Тимур стрелу, протягивает ее Гуляму.
— Не понимаю.
— А ты подумай, дядя Гулям.
— А- а — а… Вот как!.. Такие наконечники — не моя работа и…
— Что «и»?
— Пожалуй — что в Кеше и в окрестностях Кеша…
— Что «пожалуй — что»? — не терпится Тимуру.
— Я хочу сказать: у нас никто такие наконечники не изготавливает… Это так же ясно, как то, что сейчас перед вами сидит и говорит приятель твоего отца Торгая кузнец Гулям… Вот — смотрите, — Гулям подводит Тимура и Сардара к стене, на которой вывешена коллекция стрел, — это — моя работа… Это Абдуллы… Это — Латифа…
— Ни одной похожей?
Гулям отрицательно качает головой. Гости собираются уходить, но Гулям, почесав грудь, знаком останавливает их:
— Попробуйте заглянуть в карасуйские кузницы… Если, конечно, сочтете мой совет полезным.
Гости уходят, Гулям провожает их долгим взглядом… Затем, покачав головой, продолжает работу…
Разумеется, Тимур не мог игнорировать совет кузнеца Гуляма. Сардар побывал в маленьких мастерских далеко за пределами Кеша, беседуя с тамошними мастерами… С одним — этот что–то говорит Сардару, не отрываясь от работы…; со вторым — а этот качает отрицательно головой, перед этим внимательно осмотрев стрелу…; со следующим — этот, прощаясь с Сардаром, тоже отрицательно качает головой…
Тимуру снится странный, в какой–то степени, выдержанный в сюрреалистическом духе сон. Сначала привиделся… мясник, который… почему–то размахивая саблей говорил: «Власть? Вот она! Власть! Власть!..» Тимур поворачивал голову — и перед ним откуда–то возникала знакомая «пирамида» из опаленных бараньих голов… и снова — мясник, который на этот раз держал в руках не саблю, а голову… эмира!.. А вокруг стояли… «охотники на газелей»… Тимур просыпается, видит: супружеское ложе… рядом сладко спящую Айджал… Вытирает со лба пот: слава Аллаху, что это был всего — на всего сон… Оставляет ложе и начинает лихорадочно одеваться. Просыпается встревоженная Айджал:
— Что случилось!? Куда в такую рань!?
— К твоему отцу! — бросает уже с порога Тимур.
Дворец эмира в Кеше — архитектурная предтеча в будущем замечательного тимуровского Ак — Сарая («Купол науки и морали»), который и в этом виде впечатляет. Вот Тимур идет по двору, перед ним расступается стража, он ступает вдоль галереи перед ним открывают двери в сад. Под развесистым деревом на деревянной тахте, в окружении розария и слушая пение перепелки за чашечкой чая сидит Абдаллах.
